Из «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря» мы знаем, что сестры первоначальных дивеевских общинок часто бывали у батюшки Серафима. Вновь поступающих он заставлял даже чаще других приходить, чтобы преподать им духовное назидание. В праздник Сретения 1828–1829 годов он приказал сестре Прасковье Ивановне, как только что поступившей в обитель, дважды успеть прийти к нему и возвратиться. Следовательно, ей надо было пройти 50 верст* и еще провести время в Сарове. Она смутилась и сказала: «Не успею так, батюшка!» «Что ты, что ты, матушка, – ответил отец Серафим, – ведь день теперь продолжается десять часов».

Дивеево находилось в трех часах ходьбы от Сарова. Сейчас путешествие на автобусе занимает меньше получаса. Правда, сама дорога стала длинней, чем прежде: в старину надо было пройти 12 верст, а теперь этот путь равен 20 километрам. Очень интересно представить себе, где шли дореволюционные паломники и что они видели по пути в Саров.

На первых участках дорога была мощеная. Выйдя из села, путники шли по проселочной дороге, среди полей и небольших перелесков. Местность была волнообразная: веселые зеленые холмы стелились направо и налево. Около болотной низины была устроена дамба с прекрасной дорогой, но дальше начинались тяжелые тропы с наезженными колеями. По песчаной дороге идти было нелегко: ноги скользили по ней, замедляя ход. В верстах трех от Дивеева находилась песчаная горка. Если обернуться назад, то с нее открывался вид на Дивеевский монастырь.

Через несколько верст на пути оказывалось большое село Балы́ково, и за ним уже на горизонте виднелась темная полоска саровского леса. Прежде, чем войти в лес, проходили мимо большого поля гречихи. Глядя на него, путники могли увидеть, подобно Сергею Александровичу Нилусу, как солнце «ударило по серебру гречихи и точно бриллиантиками рассыпалось в росинках просеявшейся на гречиху тучки».

Балыково было село богатое, в нем находился четвертый по значению чугунно-литейный завод после сормовского, выксунского и кулебакского. В переводе с татарского слово «байлык» и означает богатство. В окнах придорожных домов видна зажиточность: занавески, лампы. Управляющим на балыковском заводе был отец писателя Бориса Константиновича Зайцева, оставившего описание этих мест в автобиографической повести «Путешествие Глеба»: «Две домны в Балыкове видны были с балкона директорского. Вокруг мелкие строения, контора, склады, дальше луг и речка, а за ней лесок по взгорью – в сторону Дивеева – да деревня, где жили рабочие. Сзади дома парк: часть векового саровского бора, оторвавшегося от монастырских лесов. Балыково – в четырех верстах от Сарова – больше похоже на огромное имение с домнами, чем на завод. И все здесь осенялось лесом, широкошумностью его и дичью, свежестью».

Между Балыковым и Саровским монастырем в лесу стояло монастырское подворье Маслиха. Во времена преподобного Серафима здесь находился скотный двор с деревянными строениями. Отправляя в Дивеево сестер, батюшка обычно советовал им: «Грядите, грядите, матушки, да прямо на Маслиху, да тропкой-то мимо Маслихи не ходите, матушки, а прямо в ворота».

На подворье монахи, бывало, говорили дивеевским: «Ну, куда вы, куры-то, утопитесь да заплутаетесь еще, оставайтесь ночевать!» – «Нет, нет, – отказывались сестры, – батюшка домой приказал нам идти!» – «Ну, так поужинайте, ступайте, я вас накормлю, чай, голодные, у старика ведь и поесть-то нечего, что у него за пища». – «Нет, нет, батюшка, благодарим и сыты, и пища была прекрасная!» Шли дальше, а за Балыковым, на полпути до Дивеева, прямо на дороге, подложив мешки с картошкой под головы, на часок засыпали.

С нижегородской стороны были поля, а тотчас за тамбовским рубежом до Саровской пустыни на протяжении четырех верст стоял непроходимый, дремучий лес. Тут было сумрачно, сыро, духовито. Чем дальше в лес, тем гуще он становился. Ели и сосны, косматые от покрывавшего их мха, тесно сплетали свои низко свесившиеся до земли тяжелые ветки, образуя таинственный полумрак. Огромные сосны и ели высились к облакам, где склонялись над дорогой, подобно старцам, утомленным долгой жизнью. Они разливали чудесный запах смолы и защищали путников от зноя. Кое-где деревья были повалены. Через усыпанную еловыми иглами дорогу проступали мощные корни вековых деревьев, цеплявшие за ноги и за колеса и мешавшие быстрой езде. Повсюду стояли огромнейшие муравейники. Радовали глаз высокие стебли иван-чая с розовыми цветами.

По мере углубления в лес почва становилась все более и более песчаной. Дорога сыпучими песками, особенно в летнюю жару, была бы утомительной, но чистейший сосновый бор, дышащий вечной прохладой, защищал от знойных лучей солнца и раскаленного воздуха.

Облегчая физические трудности путешествия, такой лес умиротворяюще влиял на душевное состояние человека. Видимым образом скрывая путника-богомольца от мира, он давал возможность и душе человеческой уединиться, забыться, отдохнуть. У человека, погрузившегося в девственные недра этого священного леса, уже не оставалось в душе грусти, тяжести, житейской заботы, все это невольно само собой забывалось.

«Лесная глушь заблаговременно подготавливает путника к вступлению в царство безмолвия, – замечал паломник прошлых столетий. – Приближаясь к самой обители, вы не увидите ничего, кроме сплошного леса. Если нет в это время звона на монастырской колокольне, то царствует такая тишина, будто все умерло, заснуло. Ближе к монастырю слышатся удары небольшого минутного колокола на башенных часах колокольни».

От большого Темниковского пути узкая дорога поворачивала направо под прямым углом, в самую гущу бора, и там еще три версты шла между вековыми деревьев по глубокому песку. Позже на этой развилке поставили Распятие и от него прорубили длинную просеку. За версту от обители по арзамасской дороге среди лесной просеки вдруг, как бы в рамке из сосен и елей, открывался вид на монастырь с величественными храмами, сияющими золотыми крестами. Но недолго приходилось любоваться этой картиной: быстро скрывалась из вида обитель, и опять вокруг были прямые, как церковные свечи, высокие вековые сосны, словно упирающиеся в самое небо, да колея узкой песчаной лесной дороги.

Наконец в конце просеки между двумя исполинскими соснами неожиданно в блеске солнца открывался целый монастырский город с громадной, высокой колокольней и бесчисленными главами церквей, сияющих позолотой. Направо текла быстрая, обильная рыбой речка Сатис, через которую был перекинут небольшой мост. Тополиной аллеей шли по отвальному грунту искусственного русла реки, поднимались в гору и сворачивали к монастырским гостиницам.

«Сама природа, оградив темным лесом это пустынное место, хотела, кажется, скрыть его от мира, облагодетельствовав монашествующих всем, что только нужно для покойной жизни посвятившим себя уединению», – делает вывод проделавший этот долгий путь паломник.

Дивеевская обитель