Святая Русь. Малая родина

Я помню…

Где-то, среди тверских лесов и удомельских болот, затерялась небольшая деревенька. Таких в округе много. Еще живых и уже исчезнувших… Милые и незатейливые названия: Ежиха, Рябиха, Деревяжиха, Ишутиха, Красное, Братцево… В тех деревнях и селах, где жизнь еще теплится, с каждым годом становится все больше заброшенных и заколоченных домов. Вот так и деревня Красное из года в год пустеет, тихо доживая свой второй век.

А когда-то здесь было большое хозяйство! Несколько десятков лет назад, печи топились каждый день в тридцати домах. В деревне был колхоз, в котором растили огромное стадо коров и телят. Для обработки земли и ухода за животными закупались трактора, сенокосилки и другая техника. Вокруг сеяли рожь и пшеницу, и небольшие поля уже в июле разливались шелестящим золотом. А чтобы в какой-то год поле отдохнуло, его засевали горохом на радость детворе. Местные жители, сажали огороды, на которых росли овощи на весь год. Иметь в домашнем хозяйстве коров и баранов было обычным делом. Даже одинокая бабушка хоть козу, но держала. Всех коров в деревне ласково звали дочками, а всех баранов ‒ барюшками. Куры под предводительством важных петухов гуляли по деревне без особого присмотра. Собаки мирно сторожили дома, вечером лишь для порядка устраивая лающую перекличку. В каждом доме жила кошка или кот, которые берегли хозяйства от нашествия мышей и крыс. В деревенском укладе жизни все было продумано. И что самое интересное, ничего не выбрасывалось. Ненужная бумага оставлялась для розжига печи, банки из-под консервов служили емкостями для хранения гвоздей и винтиков, ненужной одеждой затыкали щели в избах там, где рассохся или выбился мох между бревнами. Даже явно испорченные вещи, использовались для ремонта чего-то другого. В чулане, бывало, чего только ни найти! А местные старички говаривали: «Всему свое время. Когда-нибудь сгодится».

Летняя жизнь в деревне всегда кипела! Поля в округе были обработаны, как и положено, с началом весны. Летом шла заготовка леса для всяких нужд, а также кормов на зиму для скота. Без дела ни сидел никто. Приезжающие на отдых дачники собирали на зиму грибы и ягоды. Богатые болота и леса в округе щедро делились земляникой, черникой, брусникой, малиной, клюквой и даже морошкой! В лесу можно было встретить на заброшенных хуторах яблоневые сады и заросли дикой смородины. А грибов росло столько, что солили бочками, а сушили мешками! Только не ленись!

Ходить в лесу было совсем не страшно. Лес был ухоженный и просторный. Если деревья рубили, то обязательно убирали лом и сажали новые посадки. У каждого колхозника был свой участок в посадках, который нужно было полоть, и присматривать, чтобы молодые елочки прижились. Нигде не было мусора и непроходимых чащоб. Огромная часть леса была огорожена осиком, чтобы не разбрелись по лесу коровы, которые весь день бродили по лесным полянкам, позванивая своими колокольцами. Белые грибы росли, как в сказке, прямо на дороге, а осенью, как говорили местные, их было «хоть косой коси»! Некоторые части леса тоже имели названия: Лышно, Белов огород, Курочкино, Самсоново болото. Наверное, давным-давно там тоже были деревни, от которых в памяти остались только примерное место расположения и название… Мы тоже в лесу назвали одну поляну «Золотая нива». Это было наше любимое место, потому что там мы всегда находили белые грибы. А название придумалось само собой из-за того, что на этой поляне росла в большом количестве трава, которую называют кукушкины слезки. Эта трава очень быстро выгорала на солнце, и казалось, что ветер колышет золотые волны…

Я помню время, когда все вокруг, не занятое посевом или дорогой, было усыпано цветами, которые никто никогда не сажал и которые росли просто так, на радость всем, кто эту радость мог воспринять! Душистая медуница, золотые купальницы росли чаще всего в низине, где всегда влажно. Нежные ландыши освежали тонким ароматом лес. Колокольчики всех оттенков и размеров, сладкий клевер и мышиный горошек, иван-чай и огоньки полевой гвоздики заполоняли все луга до поры сенокоса. Пушица, которую дети зовут «заячьи лапки», всегда росла на заболоченных местах. В каждом доме стояли букеты полевых цветов. По вечерам мы ходили на прогулку вдоль леса за цветами. Дети плели венки, бегали и радовались простору. Жизнь казалась прекрасной и нескончаемой! И все вокруг говорило о том, что это чей-то, воплощенный с большой любовью, невероятный замысел! Чувство родины прочно укоренилось именно здесь, среди волнующегося моря распустившегося льна, среди ромашек и васильков, среди лесов, в которых ощущалась мощь и сила природы. Именно среди этой красоты, возникли первые мысли о Боге, как о Творце этого дивного мира! Постичь детским умом это было невозможно, но почувствовать сердцем переполнявшую нас радость и благодарность, что ты ‒ часть этого мира, казалось естественным. Именно этого состояния так ждалось долгими зимними вечерами в городе. Впрочем, ждется до сих пор.

Я помню бескрайнее, постоянно меняющееся небо: то утром синева сочится, как бездонный океан, а днем легкие перистые облака, как лебяжий пух, тихо плывут по небесным далям. Но вот уже к вечеру надвигаются тяжелые тучи, собирающие грозовой фронт, где будут происходить молниеносные сражения, в исходе которых прольются реки воды и напитают землю живительной влагой. И побегут по дорогам ручейки на радость детям, чтоб могли они запустить в них кораблики, перемерить все лужи резиновыми сапожками и собрать умытые, драгоценнейшие разноцветные камушки на дороге. А на закате, уставшая бушевать гроза, стихает, ветер гонит свинцовые облака к горизонту и на прощание в небе вспыхнет сияющая радуга! Солнце последний раз блеснет из-под туч пронзительными лучами, стихнет ветер, молоком разольется густой туман на полях и под аккомпанемент кузнечиков ночь вступит в свои права. А ранним утром хрустальная роса упадет на землю россыпью бриллиантов, и каждая травинка будет держать свой алмаз, чтобы уловить луч восходящего солнца и отразить его разноцветными искрами!

А еще у нас в деревне был колодец, который назывался «журавль»! Им доставать воду было не так уж легко, и нужна была определенная сноровка. Длиннющая жердь с толстой цепью на конце, к которой приковано ведро. Нужно было, не задевая ребра колодца, сложенного из тесаных бревен, опустить ведро на восьмиметровую глубину, аккуратно зачерпнуть воды и медленно, не расплескав воду, поднять наверх тяжелое ведро. И вода береглась в доме, не тратилась напрасно, ведь натаскать воды – «сто потов сойдет»! Также берегли и собирали дождевую воду. Она была чистая и мягкая, поэтому ею наполняли большущие котлы в бане, а остатками поливали огород. Все добывалось трудом, и он ценился!

А в сенокос деревня менялась до неузнаваемости! Травы уже входили в рост, и установившаяся жара в начале июля командовала начинать заготовку сена. Начинали с деревни. Она вдруг преображалась за пару дней! Все травы вдоль дорог и вокруг огородов аккуратно и заботливо косили вручную все местные жители. Подстриженное пространство неожиданно расширялось, и уже казалось, что деревня стоит не на пригорке, а на горе! Затем сенокос перебирался на луга и небольшие поля в ближайших окрестностях. Ехали туда на телегах, запряженных лошадьми. Одевались во все белое, чтобы не донимало летучее войско мошек и слепней. От этого казалось, что в деревне вдруг наступил праздник. И так продолжалось дней десять. Сено косили, ворошили, сушили и складывали в огромные копны. Некоторую часть возили во дворы тем хозяевам, у которых были коровы. Мы – дачники, приезжавшие с детьми на все лето к бабушкам, конечно же, принимали участие в сенокосе. Ворошить сено и укладывать его в сарай было нам по силам, хотя и тяжело с непривычки. А к вечеру хозяйка, которой мы помогали, собирала ужин. Все садились за большим столом и восполняли силы нехитрым угощением. В печи пеклись пироги с черникой, томился омлет из яиц от кур, которые умели летать через забор, подходили незабываемые черные щи! Черными они назывались потому, что когда осенью солили капусту, оставалось очень много первых листков, в которых лежали вилки на грядках. Они были жесткие и темно-зеленые. Их тоже солили, но отдельно. В процессе засолки они еще больше темнели и становились черно-зелеными, отсюда и название «черные щи». После ужина еще долго никто не расходился. За неспешными разговорами взрослые отпивались ароматным чаем с пирогами, а дети ‒ парным молоком.

Невозможно забыть запах и вкус хлеба, который пекли на станции в местной пекарне. Белый хлеб местные жители называли булкой, а черный – просто хлебом. Был еще серый хлеб, пекся он «кирпичиком», и его все называли солдатским. Это был самый любимый наш хлеб. Очень часто, возвращаясь из пекарни через поле в деревню, мы съедали почти весь купленный, еще горячий, хлеб.

Я помню натруженные руки деревенских стариков, которые умеют делать все и не боятся никакой работы. Лица, на которых все события жизни отложились в бороздках морщин. Я помню их глаза, которые лучатся добротой и участием. Люди жили небогато, и хлеб доставался тяжелым ежедневным трудом, но за столом в праздники всегда пелись задушевные песни и звучала гармонь. Все в деревне друг другу помогали и справлялись о здоровье и о делах друг друга не из приличия, а потому что ощущали себя единым целым. Делились всем, что уродилось, и всем что приобреталось.

Некоторые судьбы запали в память, наверное, на всю жизнь.

Нестерова Мария Яковлевна. Наша дорогая баба Маня. Трудная тяжелая жизнь. Родилась примерно в 20-30 годы прошлого века. Голодное детство в деревне. Коллективизация. Трудодни. Война. Я помню бабу Маню с детства. Никогда она не сидела без дела. Всю жизнь, сколько я ее знала, баба Маня прожила в деревне. Всю жизнь у нее в хозяйстве были корова, поросенок, бараны, куры, кошки-собаки. И конечно большой огород. За всем был присмотр, а в делах ‒ порядок. К бабе Мане тянулись люди и обращались всегда за помощью именно к ней. Никому ни в чем она не отказывала. А жизнь была у нее нелегкая. Впрочем, как у всех. Похоронила рано мужа. У единственного сына не сложилась судьба в городе, и он снова оказался в деревне. А тут и брат, безногий инвалид, переехал доживать свой век к ней. Все ‒ на ее плечи: и хозяйство, и семья. В конце 80-х моя мама с бабушкой, которая тоже родом из деревни Красное, купила деревенский домик на нашу разрастающуюся семью. И мы стали с бабой Маней соседями. Ее сын, Виктор, помог нам с ремонтом дома и даже прорубил окно в сенцах, которые стали замечательной кухонкой! Подправили крыльцо и крышу, чтобы сильно не текла, и мы, внуки, стали приезжать с бабушкой на все лето сюда каждый год.
Мы с бабой Маней очень сдружились. Старались ей помочь, чем могли, но нам в трудах было до нее далеко. Она держала большой огород, а мы ‒ огородик. Мы, спали, сколько спится, и считали себя героями, если в шесть утра вставали за грибами, пока комаров нет. А она с четырех утра на ногах. Корову подоить, поросенку дать, барюшек в выгон проводить, с курами разобраться, да и огород полить тоже надо было рано утром и поздно вечером. Днем, оказывается, нельзя поливать, чтобы солнце не пожгло молодые побеги. Живя в деревне, много чего узнаешь. А вечером мы частенько просились в гости, телевизор посмотреть. Новости, да сериал «Санта-Барбару». И как бы баба Маня ни уставала за день, никогда нам не отказывала! Говорила нам: «Заходите, жаланные мои, вечерить будем!» Иногда она что-нибудь рассказывала нам про свою жизнь, украдкой смахивая слезу. Рассказывала, например, о том, как брат в те послевоенные времена, когда был голод кругом, будучи сам голодным, так что падал иногда от слабости, всегда носил ей какие-то колабушки. Что это такое я не очень понимала, что-то, вроде скатанного, из сырого хлеба или его остатков, комка.
В одно лето у нее умер сын, а через две недели ‒ и брат. Баба Маня осталась совсем одна. Я часто слышала, как она уходила косить траву недалеко от дома и там плакала. Сердце рвалось на части от безысходности. Хотелось ей помочь, утешить как-то, но слов все время не хватало, можно было только обнять, подавить свои слезы и как-то попытаться разделить эту непроходящую боль. А горе было такое близкое, такое ощутимое, что иногда казалось, оно висит в воздухе тяжелым душным туманом. Но жизнь, по-своему воспитывая и укрепляя людей, продолжалась. И вот тогда я воочию видела, как бесконечные дела по хозяйству, тяжелый труд и нужность людям, спасали человека и помогали пережить трудные времена.

В доме, который мы купили после смерти его владелицы, прежде жила тоже бабушка Мария. О ней я знаю совсем немного. Помню, был у нее внук Леша, чуть младше меня. Я иногда приходила поиграть с ним и покачаться на маленьких качельках. Помню заросший палисадник, в котором росли несколько старых яблонь, крыжовник и сиреневые, белые и розовые флоксы. Очень мне нравились эти цветы! Бабушка Мария держала маленьких козочек, которые жили у нее прямо в избе, и маленький огород. Помню, что она очень много курила и почти всегда ходила с папиросой во рту. Была немногословная и улыбчивая. Маленького роста, сухонькая. В деревне за глаза ее звали «партизаниха». Много лет спустя, когда бабушки Марии давно не стало, я, повзрослев, уже со своими детьми приезжала в деревню на лето. И как-то, вскапывая огородик, нашла остатки медали «За взятие Будапешта». Возможно, это была ее награда; почему-то мне всегда думалось, что она воевала на войне. Эту медаль я до сих пор храню как память о людях, благодаря которым мы живем на своей родной земле. Была еще одна деталь, связанная с бабушкой Марией, которая потрясала мое детское воображение. У нее, единственной в деревне, жили на яблонях белки! Она их кормила с рук, и они никуда от нее не убегали.

Много разных людей и разных судеб. Но была одна очень важная вещь, которая их всех объединяла. Одно очень важное слово, которое выручало много раз и меня. Это слово «надо». Когда не хочешь, а понимаешь, что надо, идешь и делаешь. Когда совсем нет сил, а что-то сделаешь – и это прибавляло силы. Когда делать надо, потому что так правильно: чье-то дело поставить впереди своего. Простые люди наших затерянных деревень своими делами и отношением друг к другу это часто доказывали. И это приучало в жизни не только к трудолюбию, но и к смирению, и к милосердию.

Да, сейчас деревня совсем не та, что была раньше. Много чего нет, и много чего изменилось. Но мы, повзрослевшие дети того времени, бережно храним в сердце усвоенные когда-то уроки. И память тех дней до сих пор зовет каждое лето, хоть на три дня, навестить нашу деревню. И уже своим детям рассказать о том, что было, показать, что есть сейчас, и вложить правильные понятия о том, как должно быть. Передать традиции, помнить историю, научить любить свою Родину и быть не равнодушным к чужим бедам. Низкий поклон тебе деревня! И многая лета!

В двух часах ходьбы от деревни Красное есть еще одно замечательное место. На протяжении многих веков не зарастает народная тропа туда, где стоят в лесу три часовенки и рядом находится святой источник. Я долгое время ничего не знала об этом месте. И вот как-то случайно в книжном магазине мне попалась книга «Удомельские легенды и предания». И вот, что я там прочитала.

«Деревяжиха ‒ название урочища в лесу, что неподалеку от недавно прекратившей свое существование деревни Рябиха Брусовского сельского округа. Когда-то в этом урочище была одноименная деревенька в два двора, получившая свое название от прозвища мужика, который ее основал, — Деревяга. Она упоминается в «Книге Бежецкой пятины» XVI века. По местным преданиям, в те далекие времена на этом месте находился небольшой монастырь, в котором жили и молились монахи-схимники. По их праведной жизни они удостоились явления святителя Николая. На огромном камне в лесу остались следы стоп великого святого угодника Божия. Спустя века это место опустело. Монастырь разорили во время литовского нашествия, но дорогу к этому месту не забыли. И по сей день, множество людей приходят помолиться святителю Николаю.
До 30-х годов XX века в урочище стояли три часовни, четвертая ‒ в деревне Рябиха. Одна из часовен была выкрашена в голубой цвет. Самая маленькая по размерам часовня была срублена слепым человеком, который объявился в здешних местах сразу после революции 1917 года. Никто его толком не видел, т.к. от людей он таился. Слышали лишь стук топора, когда он рубил часовню. Часовня была уже почти готова, когда он умер. В ней не было ни окон, ни дверей, а вместо входа был прорублен лаз в метр высотой. Достраивать и переделывать часовню никто не стал. Так и влезали в нее на коленях или согнувшись. Позже часовни разобрали, а бревна пошли на хозяйственные нужды. Из части бревен срубили скотный двор, но скотина там не приживалась, дохла. Говорят, что в часовнях были иконы поразительной красоты. Их приписывают кисти А.Г. Венецианова и его учеников».

В наше время каждый год в конце мая совершается крестный ход к этим часовням. Как символ жизни бьет живоносный источник Николая Чудотворца, и местные жители, и те, кто приезжают из других городов и деревень, идут поклониться этой святыне.

Ольга Крылова,
г. Москва