Непременным свойством человека, отвечающего нравственному идеалу подавляющего большинства крестьян, являлась вера. Судили о ней по аккуратным посещениям церкви, по соблюдению постов и обрядов, по хождениям на богомолья, но особенно ‒ по степени выполнения нравственных норм в целом. «Креста на тебе нет», ‒ говорили человеку, совершившему бессовестный поступок. И наоборот: «живет по-Божески», «живет по-христиански» ‒ говорили о тех, кто был совестлив и милосерден. Не только старшие в семье следили, чтобы молодежь не пропускала особенно важные богослужения, но и вся община наблюдала за этим. Соседи выговаривали матери, если сын был «ленив ходить к обедне».

В праздник или в воскресенье богомольцы вставали в пять часов утра и отправлялись в церковь ‒ на утреню и обедню. Одевались туда все празднично. В будни в церковь обычно ходили лишь те, кто заказал обедню по конкретному поводу: кончина близкого человека, девятый, двадцатый и сороковой день, сорокоуст. Либо же в Великий пост, когда служили в среду, пятницу и субботу. В это время ходили больше те, кто говел, то есть готовился к причастию.
Чаще посещали церковь зимой и осенью, когда крестьяне были свободны от хозяйственных работ. Летом ходили мало. Если храм был далеко, то посещения прерывались на время снежных заносов и распутиц.

В церкви вели себя чинно, степенно, благопристойно. Не было случая, чтобы кто-либо пришел в церковь нетрезвым. «Набожность выражается в усердии ко храму Божию. Здешний народ любит часто ходить в церковь для молитвы и непременно бывает у службы по воскресеньям и праздникам; не приходят только отсутствующие из селения и больные. Приходя в церковь, всегда ставят свечи многим святым иконам, и это же делают у себя дома, когда молятся; так, например, поутру или ввечеру затепливают перед домашними иконами свечу или две, или лампаду с деревянным маслом, а в праздник перед каждою иконою ставят по свече. На дому и особенно в храмах Божиих молятся усердно и с благоговением, стоят в церкви с благочестием; часто служат молебны Спасителю, Божией Матери и многим угодникам, которых часто призывают на помощь» ‒ так рассказывалось о набожности крестьян Пошехонского уезда.

Существенное нравственное влияние оказывали проповеди, которые произносились в сельских церквах каждое воскресенье, а в праздничные дни после заутрени и во время литургии. К моменту проповеди все придвигались ближе к аналою, чтобы лучше слышать. Наступала полная тишина. После службы толковали между собой по поводу проповеди.

С аккуратным посещением церкви тесно связано было исполнение исповеди и причастия. В рукописи Тульской губернии (Новосильский уезд) это отмечено так: «Здешний народ имеет добрые качества. Его набожность в простоте веры и гостеприимство достойны подражения. Не говоря о хождении в церковь, об усердном и добровольном исполнении христианских обязанностей ‒ исповедания и причастия ‒ набожность крестьян видна и в их частной жизни. Они не сядут за стол, не помолясь, не начнут и не окончат никакого дела, не перекрестясь; по окончании уборки хлеба почти всякий старается выказать особенное усердие и набожность, приглашая священника со святыми иконами в свой дом для благодарственного молебна».

Большое значение придавали крестьяне ежедневным молитвам. Домашняя молитва утром и вечером, а также перед едой считалась обязательной. Зимою бабы, «как только встают рано утром, прежде всего спешат помолиться Богу и положить несколько поклонов». Летом молились меньше. Зато уж под праздник молодые мужики, прежде вымывшись, и потом сядут за стол, прочитают Евангелие вслух, а после ужина помолятся усердно Богу, предварительно зажгут лампадку и свечи перед каждой иконой. В это время и бабы становятся на колени и детям приказывают молиться усерднее. Летом некоторые выходили на улицу и молились в ту сторону, где стоял храм, или на восток. Старухи в теплое время молились большей частью на дворе между хозяйственными делами, а заканчивали молитвы в избе. Под большие праздники ночью молились почти до самой зари. Старались молиться так, чтобы их в это время никто не видел. В основе этого лежало евангельское указание, что получивший награду в похвалах от людей не получит ее на небе. Когда зимою холодно было молиться в укромном месте вне избы, старики выжидали, пока дети заснут. Молились все крестьяне, как правило, вслух. Говорили, что так делали святые угодники. Детей заставляли молиться утром и вечером.

Строго относились к постам, особенно  к Великому и Успенскому, соблюдали постничанье по средам и пятницам (некоторые в эти дни на постах ели только один раз хлеб с водой «и не вдоволь»). Старики и квас в эти дни пить считали грехом. Во время этих двух постов не пели песен и детям запрещали петь. Воздерживались от брани и ссор между собою, говорили: «Нонча не такие дни, чтобы ругаться, люди мало хлеба едят».

Во время Великого и Успенского постов старались не есть первую еду рано, в особенности по средам и пятницам. Молодые женщины говели до позднего обеда, разве только та баба позавтракает, которая кормит грудного ребенка или нездорова. Детей малых кормили, когда запросят. Но с трех лет во время Великого поста молока не давали. Мужики Великим и Успенским постом не пили водку.

В некоторых местах в обычае было «понедельничать», то есть поститься не только по средам и пятницам, но и по понедельникам. Но делали это, по большей части, престарелые крестьяне либо келейницы, вековуши ‒ люди, наполовину отрекшиеся от мира. Зато в Великий пост здесь многие считали за грех есть даже с растительным маслом. Некоторые в течение всего поста не пили чаю; иные пили чай только с медом или постным сахаром.

Вся эта система представлений и норм поведения, связанных с постами, имела большое значение для развития внутренней, нравственной дисциплины, для совершенствования силы воли, умения ограничить себя, соблюсти запрет. Дети с малых лет приучались понимать, что не все, что хочется, дозволено. Воспитывалось понятие о превосходстве духовного начала в человеке над телесным. В пример детям и взрослым ставились те крестьяне, которые постились особенно строго. Считалось, что человек тем и отличается от животного, что сила духа в нем позволяет одолеть хотение.

Большим уважением пользовались у односельчан те из разбогатевших крестьян, которые вкладывали свои средства в строительство церкви. В фондах Синода и консисторий сохранилось немало дел о строительстве церквей, предпринимаемом отдельными крестьянами. Вот передо мною дело 1889‒1893 годов из фонда Омской консистории. Торгующие крестьяне братья Севастьяновы просят разрешить им построить церковь на свои средства. Место строительства ‒ деревня Низовая Малокрасноярской волости. Севастьяновы задумали выстроить в родной деревне церковь деревянную, на каменном фундаменте, с тремя крестами.
Отец М.В. Ломоносова ‒ крестьянин Василий Дорофеевич принимал участие в строительстве каменной церкви Дмитрия Солунского в Куростровской волости Архангельской губернии и вносил значительные суммы на украшение этой церкви.

Случалось, что общины участвовали своими средствами даже в строительстве монастырей. Обратимся в этой связи к интересному архивному делу из Кубанского края. Это решение (приговор) сходки станицы Пшехской от 1882 года. Сход ходатайствует об открытии на землях, подведомственных Пшехской общине, Александровского женского монастыря сестер милосердия, в память императора Александра II. Свое участие в создании монастыря община оговаривает условием: «учредить из монастыря крестный ход в станицу нашу ежегодно 30 августа, в Александров день, которой должен быть там до 9-го сентября».

Широко распространенной причиной отлучек крестьян из общины по всей территории расселения русских был уход на богомолье. «Пообещал помолиться и молебен отслужить (…) образу Пресвятыя Богоматери Одигитрии что на Оболаке» и отпущен на «срок за поруками», ‒ указывали, например, цель поездки крестьян, отправлявшихся на поклонение почитаемой в Сибири Абалакской иконе Богоматери. Из деревень Егорьевского уезда (Рязанская губ.) в Москву на богомолье ходили группами по 10-15 человек весной и осенью; в Киев выбирались лишь единицы; в местные монастыри ходили почти все крестьяне.

В отдельных случаях, когда стихийные бедствия сказывались особенно разрушительно на хозяйстве какого-либо селения и производили сильное впечатление на религиозное сознание крестьян, община могла принять исключительные решения. В деревне Долголаптевке (Орловский уезд) в первой половине 70-х годов XIX века хлеб в поле побивало градом в течение трех лет подряд. Мир принял решение отправить от себя странников по святым местам. По общественному приговору ушли странничать по одному человеку от каждого двора.

Путешествие к святыням всегда считалось у крестьян делом богоугодным. Но для этого само путешествие должно было быть многотрудным. Летом двигались пешком, подъехать на лошадях допускалось лишь зимою. «Путь на лошадях в летнее время считается предосудительным, ‒ писали в Этнографическое бюро из Новгородской губернии, ‒ так как крестьяне, отправляясь на богомолье, имеют в виду, кроме поклонения святыням, еще потрудиться и постранствовать в дороге».

Перед отправкой на богомолье деньги начинали копить заранее либо договаривались в семье, какая будет выделена сумма на это. Выясняли, кто еще собирается туда же из своей или ближних деревень. Назначался день, когда партия собиралась вместе. Брали с собой хлеб, сухари, чай, сахар. Важно было, чтобы хотя бы один из участников был человек бывалый, ходивший уже по данному маршруту. Существовала особая система норм поведения, действовавших в таких артелях-партиях крестьян-богомольцев только во время путешествия. «В дороге стараются не вести пустых разговоров, не думать о домашних делах, не злословить, а держать себя в религиозном настроении. По дороге хлеба на пропитание не просят, более состоятельные делятся с неимущими».

Ходили на богомолье чаще всего по обету или просить благополучного разрешения важных дел. Молодежь ‒ перед женитьбой или замужеством, перед призывом. Старики ‒ замаливать грехи. Нередко отправлялись во время болезни, после несчастья, например, пожара. Женщины ходили чаще, чем мужчины. К ближним местам брали и детей. По возвращении рассказы богомольцев становились достоянием всей общины, служили средством духовного воспитания.

Если сын или дочь, не вступившие в брак, выражали желание отойти от мирской жизни, жить отдельно от семьи, то родители обязательно устраивали им особые хатки-келии, где они жили. Некоторые из «келейников» ходили из своей хатки обедать и ужинать вместе с семейными, помогали им в полевых и домашних работах. Другие же выходили из «кельи» редко. Все «келейники» строго соблюдали посты, понедельничали (то есть не ели скоромного не только по средам и пятницам, но и по понедельникам), а иные из них и всегда ели только постную пищу.

Близким к «келейницам» было положение черничек ‒ так называли девушек, оставшихся в безбрачии по обету родителей или своему собственному. О таком намерении полагалось заявить смолоду, до двадцати лет, пока еще сватались женихи. В противном случае в глазах односельчан девушка была вековухой, то есть оставшейся в девичестве не намеренно, по обету, а случайно. «Объявка» намерения быть черничкой происходила в доме девушки, затем отец ее извещал об этом сход, участники которого благодарили отца.

С положением домашней чернички был связан особый комплекс моральных качеств и норм поведения. Они отличались смирением, трудолюбием, славились набожностью, соблюдали посты, усердно посещали церковь. Отмечается грамотность большей части черничек, чтение ими религиозных книг, знание службы Православной Церкви. Такой уровень духовности и весь образ жизни черничек вызывали одобрение крестьян.

Даже домашние чернички держались обособленно: они избегали лишних разговоров и встреч с чужими людьми. «Нередко где-нибудь в саду, на огороде, на задворках устраивали себе кельи. В келью заходили отдохнуть и послушать чтение Псалтыри и другие члены семьи». Значительно чаще, чем домашние, встречались келейные чернички, то есть те, которые уходили из дома и жили в «кельях», расположенных где-либо на окраине деревни или совсем в стороне от селения.

Плата за одевание и обмывание покойника и чтение по нем Псалтыри обычно была основным источником существования черничек. Чернички обучали грамоте девочек. За умение читать по Псалтыри и обучение детей грамоте такие женщины пользовались уважением в общине. Чернички занимались также вязанием, вышивкой, сбором трав и лечением ими. Вязать чулки или вышивать рубашки и полотенца на продажу считалось допустимым для чернички, но сельскохозяйственным трудом они не занимались.

Одна семья, отличавшаяся особенно благочестивым образом жизни, могла оказать заметное влияние на духовный настрой всего сельского прихода. В 40-х годах XIX века в приходе Судобицы (Череповецкий уезд Новгородской губернии), в деревне Потеряево, крестьяне Никита и Евдокия, имевшие четырех сыновей, пользовались уважением односельчан за строго христианское поведение. Они постоянно водили всех своих детей в храм, а если кто-либо вынужден был остаться дома, то не получал еды, пока не пройдет обедня и отец не принесет просфоры. Бабушка и дедушка рассказывали обычно оставшимся дома детям разные истории из Священного Писания и из жизни святых или учили молитвам.

В этом районе было много старообрядцев, и Никита в противовес им стал собирать в своем доме грамотных односельчан. До глубокой ночи проводили время в чтении духовных книг. В результате после окончания страды многие пошли по ближайшим монастырям, чтобы присмотреться к жизни в обителях. Возвратившись, рассказывали о своих впечатлениях. Братья Федор и Сергей (из числа участников чтения в избе Никиты), побывав в нескольких монастырях Новгородской епархии, выбрали для себя бедную и полуразрушенную в это время обитель преподобного Нила Сорского, расположенную в пятнадцати верстах от города Кириллова. Братья приняли решение о перемене своей жизни вместе с женами, которых определили в Горицкий женский монастырь. В возрождающуюся Нило-Сорскую пустынь пришли еще два брата из соседней деревни. Через некоторое время туда же ушел и родной дядя Никиты, Иларион, взявший со временем к себе двух сыновей, Петра и Михаила.

Поступление в монастырь дяди произвело впечатление на всю семью Никиты. Второй его сын, Глеб, которому было всего пятнадцать лет, зимой ушел в Нило-Сорскую обитель тайком от родителей, но вынужден был вернуться, так как не имел вида на жительство. Глеб уговорил старшего брата Ивана, и теперь уже с благословения родителей и разрешения общины они поступили в 1849 году в монастырь, где собралось тем временем не менее двадцати человек крестьян их прихода. Крестьяне подняли пришедшее в упадок хозяйство обители. Дождавшись, когда подросли младшие сыновья, пришел в Нилову пустынь с ними и Никита.

Иметь в доме несколько книг религиозно-богословского содержания было делом обычным для широкого круга крестьян. Отдельные жития пользовались у крестьян большой популярностью в зависимости от места жительства святого (на Новгородчине, например, житие Варлаама Хутынского, а на Севере ‒ Александра Свирского), событий его жизни и обстоятельств, в которых оказался сам человек, стремившийся запомнить житие. На это явление ‒ устную передачу житийной литературы ‒ обратил внимание Ф.М. Достоевский. «Есть чрезвычайно много рассказчиков и рассказчиц о житиях святых, ‒ писал он в «Дневнике писателя» за 1877 год. ‒ Рассказывают они из Четьи-Миней, прекрасно, точно, не вставляя ни единого слова от себя, и их заслушиваются. Я сам в детстве слышал такие рассказы прежде еще, чем научился читать. Слушал я потом эти рассказы даже в острогах у разбойников, и разбойники слушали и воздыхали. Эти рассказы передаются не по книгам, а заучивались изустно». Жития давали образцы нравственного поведения ‒ бескорыстия, самоограничения, помощи ближним. На них ссылались в спорах и в назидание детям и подросткам.

Непременной принадлежностью любой крестьянской избы были иконы. Располагались они в красном углу, обращенном обычно к юго-востоку, на божнице (киоте). В каждом доме были иконы Спасителя, Божьей Матери, образа популярных во всей России святых ‒ Николая Чудотворца, Иоанна Воина, преподобного Сергия и других, либо угодников, особо чтимых в данной семье. Здесь же сохранялся металлический крест ‒ поклонный. Ценились старые кресты, постоявшие долгое время на божнице. Даже в избах очень бедных крестьян висели лампады. Зажигали их обычно на короткое время, лишь под большие праздники на всю ночь. Для благословения новобрачных считалась уместной новая икона. В то же время в семьях хранили и передавали из поколения в поколение очень древние иконы.

Религиозность крестьян была очень цельной, слитной с их образом жизни. Для большинства крестьян вера служила основой самого их существования, способом жизни. Искренне верующий человек просто не мог плохо хозяйствовать на земле, которую считал созданием Божиим, или отказать в помощи нуждающемуся. Также и в повседневных молитвенных обращениях для него сливались воедино и отношение к иконе святого, и знание его жития, и заказ молебна в сельском храме, и стремление отправиться в дальнюю обитель к чудотворному его образу.

Уцерковление начиналось с крещения младенца и продолжалось до последнего дыхания. Заболевал ли ребенок ‒ обращались к Пресвятой Богородице Тихвинской; приступал ли к обучению грамоте ‒ молились святым бессребреникам Косме и Дамиану; опасались ли пожара в жаркую и засушливую пору ‒ служили молебен перед образом Богородицы, называемым Неопалимая Купина; заканчивалось ли строительство избы ‒ ее освящали с приглашением церковных служителей. Случалась большая удача ‒ заказывали благодарственный молебен, постигало горе ‒ утешение находили опять-таки в молитве.

Всякое дело начинали с молитвы. С этого же начинали и пахоту. Когда лошади уже бывали запряжены, вся семья собиралась в горницу и перед иконами затепливали свечки. После молитвы в хороших семьях сыновья, отправляющиеся на пашню, кланялись родителям в ноги и просили благословения.

Семья была носителем глубоких традиций, связывающих человека с окружающим его миром, хранительницей коллективного опыта. Она действительно была «малой церковью», то есть блюла основы христианской жизни каждого своего члена.

Марина Громыко

Из ее кн.: Мир Русской деревни. М., Молодая гвардия, 1991 г.