Доклад преподавателя Нижегородской духовной семинарии иеромонаха Лаврентия (Собко) на межрегиональном совещании с участием монашествующих Нижегородской, Мордовской и Чувашской митрополий

(Свято-Троицкий Серафимо-Дивеевский монастырь, 23 ноября 2018 г.)

Ученье – вот беда! Ученость – вот причина! Этими совами начинается произведение Александра Сергеевича Грибоедова «Горе от ума», и их же я хотел бы поставить эпиграфом своего доклада.

Наша конференция посвящена монашеству, и именно для монашества, особенно современного монашества, вопрос образования, или учености стоит особенно остро.

Наше Российское государство, к сожалению, не имеет достаточно древней традиции научного знания, и, хотя мы и свободно пользуемся плодами учености, однако до сих пор к людям образованным относимся с подозрением. В этом отношении можно вспомнить и раннесоветский философский пароход и вообще, тот эпитет, который зачастую присоединялся к слову «интеллигент». Если заглянуть еще дальше в историю, то мы увидим, что на Руси отношение к образованию, особенно в духовной среде, изначально было отрицательным.  Когда князь повелел отдавать детей в книжное учение, матери плакали по ним, как по мертвым, сообщает нам летописец в произведении «Повесть временных лет».

В позднейшее время одной из причин никонианского, или старообрядческого раскола некоторые из исследователей называют почти поголовную безграмотность духовенства и монашеской братии. Многие из церковнослужителей не умели читать, а богослужение совершали наизусть, заучив его со слуха, иногда путая определенные молитвы. Естественно, при замене привычного им текста на новый многие из них оставались не у дел, да и в церковном сознании изустное литургическое предание было противопоставлено изощренной книжности: почему кто-то, научившись из книг может решать, верно или не верно то, чему научили нас наши отцы. О том, что подобное замечание имеет под собой твердое основание, сообщает, описывая свою архипастырскую проверку, и недалекий по времени от патриарха Никона свт. Димитрий Ростовский.

С похожими трудностями сталкивался и отстоящий от них во времени Петр I: в момент основания духовных семинарий воспитанников для них приходилось доставлять силой под присмотром полицейской команды, некоторые из них бежали и их возвращали назад в цепях, однако, и находясь в стенах духовной школы, многие с упорством не принимали учения – таковым давался эпитет «детина непобедимой злобы».

В силу сохранения подобных тенденций желавшим получить образование приходилось учиться у католиков. Этот процесс даже получил название «кража науки», благодаря чему у нас сейчас имеются, в том числе, и богослужебные заимствования, возникшие под католическим влиянием. С другой стороны, для борьбы с католической церковью нами были некритически заимствованы некоторые протестантские антикатолические памфлеты хулительного характера, что в более позднее время позволяло католическим полемистам с легкостью уличать православных в недобросовестной или даже подложной аргументации.

Наличие общего врага – католичества – в некотором роде породило интерес к протестантскому богословию и некритические заимствования уже из него в новое или новейшее время.

Предвзятое или прохладное отношение к богословским дискуссиям продолжает влиять на нашу жизнь и в настоящее время: как мудро заметил митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий в своем выступлении на собрании митрополии: «Мы раньше считали, что полемикой с Константинополем должны заниматься лишь отдельные люди или специальные структурные подразделения, однако, произошедшие события побуждают размышлять над этими вопросами каждого члена Церкви».

Возвращаясь к истокам проблемы, нужно сказать, что монашеская традиция изначально возникла как оппозиционная светскому государству и светской образованности. После «Константинова дара» многие из мирян – а монахи изначально обычные миряне – решают удалиться от хлынувшей в церковь языческой среды и со временем противопоставляют мистическую традицию эллинской премудрости. Например, они считают нежелательным или даже запретным для монахов обучаться каким-либо светским наукам, в чем обличают тех же каппадокийцев.

Каппадокийским епископам, в будущем получивших титул учителей Церкви, приходится объясняться. В частности, свт. Василий Великий пишет: «Во всем уподобляясь пчелам, должны вы изучать сии сочинения. Ибо и пчелы не на все цветы равно садятся, и с тех, на какие сядут, не все стараются унести, но, взяв, что пригодно на их дело, прочее оставляют нетронутым». «Нам известны были две дороги: одна – к нашим священным храмам и к тамошним учителям; другая – к наставникам наук внешних», – продолжает эту мысль свт. Иоанн Златоуст.

Особенно трудно приходилось в рамках этой полемики свт. Григорию Богослову: он не только был мужем большой учености, но и был настолько талантлив, что многие свои догматические сочинения писал в стихах, за что его монахи очень ругали. «Не должно унижать ученость, как рассуждают о сем некоторые; а, напротив того, надобно признать глупыми и невеждами тех, которые, держась такого мнения, желали бы всех видеть подобными себе, чтобы в общем недостатке скрыть свой собственный недостаток и избежать обвинения в невежестве», – возражает противникам учености святитель. Даже и в более позднее время преподобному Иоанну Дамаскину потребовалось вмешательство Богородицы, чтобы вернуться к богословским занятиям.

Изначальное противопоставление себя государству и слабая богословская подготовка привели к тому, что монахов стали использовать для разрешения богословских споров во время первых вселенских соборов. Армии монахов – иногда говорят о 10000 – являлись в собрание епископов и понуждали их и их сторонников принять определенную сторону в конфликте, и, хотя в некоторых случаях такое вмешательство имело положительный эффект, сначала соборы, а затем и государство решили себя обезопасить от бесконтрольности монашества. Так, в новелле Юстиниана монахам запрещено занимать государственные должности, идти на военную службу, жениться, за что полагаются государственные прещения. В это же время монахи строго прикрепляются к монастырю, причем даже и желающие отшельнической жизни.

Полемика по поводу возможности изучения монахами нецерковных наук продолжается и в последующее время: «Господь благодеяния свои распространил согласно способностям каждого, греков и варваров; одним Он дал закон, другим – философию. Философия была предуготовлением, проложившим человеку путь к совершенству во Христе», – считает свт. Климент Александрийский.

«Мы никому не мешаем знакомиться со светской образованностью, если он этого желает, разве только он воспринял монашескую жизнь. Но мы никому не советуем предаваться ей до конца и совершенно запрещаем ожидать от нее какой бы то ни было точности в познании Бога», – рассуждает в похожем ключе свт. Григорий Палама.

По тому же вопросу заочно полемизируют и в новейшее время два русских святителя: «Пишете: много читаю; не худо ли это? И книги с человеческими мудростями могут питать дух. Это те, которые в природе и в истории указывают нам следы премудрости, благости, правды и многопопечительного о нас промышления Божия. Такие книги читайте. Бог открывает Себя в природе и в истории так же, как и в слове Своем. И они суть книги Божии для тех, кто умеет в них читать», – отвечает своей корреспондентке свт. Феофан  Затворник.

«Земная мудрость – вражда на Бога: она Закону Божию не покоряется, и не может покоряться (см. Рим. 8, 7). От начала таково ее свойство; такою останется она до конца своего, когда земля, и яже на ней дела, а с ними и земная мудрость, сгорят (2Пет. 3, 10). Признак книги истинно, существенно душеполезной – святой писатель; член Восточной Церкви, одобренный, признанный святою Церковью. Аминь», – выражает противоположную точку зрения свт. Игнатий Брянчанинов.

Русская монашеская традиция, как и вся церковь понесла большие потери в эпоху советских гонений, в результате чего новому уже российскому монашеству приходится еще раз проходить через те же этапы, через которые вселенское монашество уже прошло в исторической перспективе и, соответственно, совершать те же ошибки.

Таковые ошибки или недоразумения можно поделить на несколько типов. Во-первых, собственно церковные. Из области библеистики: многие из монахов очень почитают книгу Левит и вносят в самодельные издания для исповедующихся различные пищевые запреты, например, вкушение угрей, морепродуктов, зайчатины или конины. Ветхозаветный же смысл приобретают некоторые аспекты канонического права. Так, например, новозаветный канонический запрет молиться с еретиками воспринимается вполне в ветхозаветном смысле как запрет находиться рядом или даже разделять пищу, в чем особо ревностные неофиты не раз обличали православный епископат или даже Святейшего Патриарха Кирилла.

Собственно канонические заблуждения включают в себя вопросы брака и семейной жизни. Сначала, достаточно старое заблуждение о невенчанном браке как о безблагодатном или даже блудом сожительстве, а затем и заблуждения, перечисленные в постановлении Священного Синода от 28 декабря 1998 года, в котором указывается на недопустимость вмешательства священника или другого церковнослужителя в личную жизнь членов Церкви: давать благословения заключать брак, разводиться или вмешиваться во взаимоотношения супругов. Здесь особо стоит подчернить повышенный интерес к подробностям интимной жизни почему-то именно со стороны монашествующих исповедников, при том, что именно блудную страсть душепопечительские, в том числе и монашеские руководства, рекомендуют исповедовать исключительно по названию.

Дело в том, что, по мнению святых отцов, воспоминая какой-либо грех, мы одновременно имеем перед собой и модель этого греха: как его совершить. И, если в иных случаях собеседование с помыслами бывает полезно, то воспоминание блудного греха, по уверению отцов, еще больше связывает нас с воспоминаемым событием и не полезно ни исповедующемуся, ни духовнику. Не удержавшись в рамках канонического церковного сознания, таковые неопытные хотя, возможно, и сановитые христиане уже без осторожности начинают судить о вещах около церковных и вообще нецерковных. Так было, например, в случае с так называемыми ИНН, причем, интересен не столько сам факт противопоставления себя священноначалию – по этому поводу было специальное заявление Синода, – сколько то, что впоследствии подобные духовники благословляли отказываться от любых новых документов вообще. Себя, руководствуюсь духом гордости, они записали в спасенные или, по крайней мере, в спасающиеся, а всех «принявших» – в погибшие, что, впрочем, не мешало им принимать от «погибших» деньги, лекарства, продукты или другие блага.

Дальнейшее неосторожное обращение с около церковными темами можно разделить на два направления: гуманитарное и естественнонаучное. К гуманитарному направлению относится в некотором роде народная лингвистика –непрофессиональные рассуждение о роли русского или иностранного языка и о происхождении слов (например, иностранных слов или русского мата). Однако гораздо большую опасность представляют псевдонаучные рассуждения об истории России – рассуждения о масонском или ином заговоре, история ливанского митрополита Илия, около исторические фантазии по поводу Иоанна Грозного или Иосифа Сталина и др. Нам стоит помнить, что в свое время именно псевдоистория, параллельная историческая канва – миф о царевиче Димитрии – стала причиной событий смутного времени и даже последующих со Степанам Разиным.

Естественнонаучные заблуждения касаются, во-первых, здравоохранения – телегония, борьба с прививками, антидрожжевые листовки, запрет на психологов или психиатров или запрет лечиться вообще. Во-вторых, порочным является сам подход применить естественнонаучные методы к делам веры. Так, якобы в разное время ученые пытались изучить миро от мощей, благодатный огонь, колокольный звон и много другое. На проверку оказывается, что если такие исследования и проводились, то принадлежат они, как правило, людям непризнанным научным сообществом, а результаты их сомнительны. Без осторожности развиваясь в данном направлении можно легко попасть под влияние псевдонаучных фильмов вроде «Плесень» или «Вода» и начать их транслировать под видом православного учения.

Заканчивая свой доклад, мне бы хотелось привести два наставления: от святителя Феофана Затворника и Святейшего Патриарха Кирилла.

Святитель Феофан напоминает нам об изначальной поголовной образованности монахов: «После того как навыкал он всем порядкам – что не требовало, как надо полагать, долгого времени, – его заставляли заучить на память еще несколько псалмов, до двадцати, два послания или другую какую часть Писания. Незнающим грамоте, однако же, не оставляли новичка, но по окончании первоначального заучивания заставляли его выучиться читать, хотя бы он и не хотел того. Для сего начертывали ему буквы, слоги, слова и растолковывали весь механизм читания. Вообще в монастыре никого не должно было быть, кто не умел бы читать и не знал на память чего-либо из Писания, по наименьшей мере – Псалтири и Нового Завета», – пишет он. Примером неукоснительного исполнения этого древнего правила служит сам преподобный Серафим, в обители которого мы находимся. Святой подвижник прочитывал каждую неделю весь Новый Завет, а испрошенный им духовный разум позволял делать преподобному настолько глубокие суждения, что они даже вошли в современный курс догматического богословия.

Святейшему Патриарху Кириллу в его телевизионной передаче «Слово Пастыря» однажды был задан вопрос: как относится Русская Православная Церковь к теории эволюции? Наш премудрый Предстоятель дал удивительный ответ: Церковь к теории эволюции никак не относится. Православный человек может быть как эволюционистом, так и креационистом. Православная Церковь не совершает ошибки католической церкви, связав свое учение с той или иной научной теорией. Несмотря на высочайшую эрудицию, Святейший Владыка четко обозначил границы своей личной и церковной компетенции, в чем явил нам пример истинного духовного разума и подлинного монашеского смирения.