Октябрьский переворот 1917 года разрушил традиционный порядок вещей: изменяя мир, люди изменили себя. Нравственные ценности, ориентированные религией, были признаны пережитком. Нравственным стало считаться то, что служило интересам классовой борьбы. Советский человек приучался жить так, словно Бога нет.

Нижегородский крестьянин-миссионер Стефан Иванович Костров, который проводил свои беседы в Ардатовском, Арзамасском и Горбатовском уездах, отметил в своем докладе Нижегородскому совету Братства Святого Креста: «Грозное время настало для Руси Святой, а с нею вместе для Церкви Православной… Православные идут по законам нынешнего суетного времени… Нравственные истины … мало применяются к жизни» (ЦАНО. Ф. 1025. Оп. 2254. Д. 2. Л. 2, 4 об.). Та же обеспокоенность прозвучала в сообщении благочинного четвертого округа Сергачского уезда священника Николая Соколова: «Везде и всюду религиозная жизнь течет так же торжественно, как и прежде: храмы наполняются молящимися, усердно служатся молебны, панихиды, акафисты, торжественно [проходят] крестные ходы, ставятся свечи, число говеющих не сократилось… и нигде в округе нельзя отметить хотя бы маловажного случая поругания святыни, но какая-то ржа заползла в бесхитростную душу простолюдина, какое-то смятение вошло в его сердце» (ЦАНО. Ф. 1016. Оп. 2. Д. 8. Л. 12 об.).

Появились люди, которые готовы были уничтожить Церковь, убивать духовенство, ликвидировать всех тех, кто готов был возвысить свой голос в защиту поругаемых святынь. Но и тогда были люди, жившие строго в православных традициях Святой Руси, являвшие собой образ веры и благочестия. Жертвуя собой, они защищали православную Россию. Об этом в ноябре 1917 года сказал митрополит Владимир (Богоявленский) в своем напутствии взошедшему на патриарший престол святителю Тихону: «Какие большие силы духовных разбойников: атеистов, материалистов, социалистов и т.п. стоят на пути Святой Церкви Христовой! Не они ли употребляют всю свою мощь для того, чтобы препятствовать развитию святого церковного дела?.. Но да не смущается сердце твое, Святейший Патриарх. Не ужасайся этих врагов Святой Божией Церкви. Ведь ты не один и не беспомощен. С тобою Тот, Кто указал тебе быть Патриархом, с тобою Заступница наша Матерь Божия… С тобою паства твоя… Быть не может, чтобы из 114-миллионного народа не нашлось семи тысяч праведников, не преклонивших колен своих пред современным Ваалом, то есть таких чистых и праведных душ, молитва которых много может, спошествуемая молитвами небесных защитников Православной Руси».

Истинность этих слов подтверждает история небольшого села Автодеево в Ардатовском районе Нижегородской области, которое находится в двадцати километрах от Серафимо-Дивеевского монастыря.

Весной 1921 года при переводе из одной тюрьмы в другую власти без суда и следствия застрелили священника автодеевской Троицкой церкви Михаила Критского. Уполномоченный Выксунского политбюро следователь Рипин о нем высказался определенно, что автодеевский священник «вредный элемент» и «противник советской власти», «пользующийся среди темного населения большим доверием, и своей открытой пропагандой натравливает темную массу крестьянства против советской власти, вплоть до выступления».

Официально было заявлено, что священник был убит при попытке к бегству. Но медицинская экспертиза показала, что стреляли в него в упор, с такого расстояния, что попытка к бегству была бессмысленной. Односельчане встретили гроб с телом батюшки в Кужендееве и четыре километра несли его на руках, похоронили вопреки запрету властей у алтаря Троицкой церкви в родном селе.

Четверть века он стоял у престола автодеевского храма, вел своих прихожан к Богу, крестил, венчал, отпевал, учил в церковно-приходской школе, создавал библиотеку для них, проповедовал и проводил беседы по Евангелию, которые неизменно заканчивались общим пением во славу Божией Матери перед Ее иконой «Знамение». После революции батюшка иносказательно предсказывал о том, какой станет жизнь в селе в будущем: о трудоднях, голоде, нарушении поста, поругании икон.

Вся жизнь автодеевцев в прежние времена освящалась церковью. Только основали село – и сразу же новокрещенцы из мордвы Терешка Васильев и Володька Афанасьев при участии и по прошению крестьян деревни в 1691 году срубили Никольскую церковь. Поставили ее на самом высоком месте в селе, так что видна она была отовсюду. Через сорок лет решено было вместо ветхой деревянной церкви построить на том же месте вновь церковь деревянную, также с престолом во имя святителя Николая. Через два года она уже была готова и освящена. В 1806 году стараниями автодеевского помещика Федора Михайловича Рахманова ее перенесли на кладбище и началось строительство по проекту академика Михаила Петровича Коринфского новой, каменной, двухпрестольной церкви, которая в 1822 году была освящена в честь Живоначальной Троицы, а освящение придела в честь святителя Николая состоялось еще раньше, в 1813 году.

Церковь была расписана дивеевскими сестрами, вокруг нее сооружена высокая каменная ограда. По замечанию благочинного того времени, иконостас в церкви был благолепен, а в трапезной очень порядочный. Сосуды, дарохранительницу и напрестольный крест для храма приобрели серебряные.

Удивительно ли, что впоследствии советский центр жизни сельчан решено было устроить рядом с храмом: во исполнение декрета «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви» сельсовет расположился в церковной сторожке. Примечательно, что 20 ноября 1920 года на собрание, посвященное избранию автодеевского сельсовета, пришли шестьдесят мужчин из девятисот шестидесяти жителей села, имеющих право выбирать и быть избранными. Несмотря на такое явное нежелание крестьян способствовать становлению советской власти на селе, власть утверждалась и заявляла о своих правах.

Весной 1930 года путем принуждения и репрессий началась коллективизация в Ардатовском районе. В колхоз с трудом сумели собрать семнадцать хозяйств, весной 1932 года прибавились еще три хозяйства, весной 1933 года – значительно больше, но из бедноты в колхоз никто не вошел. В соответствии с секретным указом ГПУ, стали искать врагов из числа наиболее прилежных церковных прихожан и членов церковных общин и сумели обнаружить антисоветскую группировку, которая, по сообщению активиста сельсовета, имеет «огромное влияние в селе Автодееве в деле тормоза развития коллективизации, выполнения налогов и заготовок».

«В целях развала колхоза поп Быстров, псаломщик Бондин, церковный староста Мольков И.С., член церковного совета Кузнецов А.С., монашки Жильцова П.С., Молькова М.Ф., Порватова П.Ф., проповедник Чекалин М.В., торговки Куршева Н.А., Ермакова П.М. устраивали нелегальные совещания в доме Чекалина Михаила “праведногоˮ и в церковной сторожке. Совещания ихние в то время носили исключительно антисоветский характер, так как после каждого ихнего совещания по селу Автодееву распространялись провокационные слухи о войне и свержении советской власти. […] Подобная агитация особенно сильно подействовала на население, и заготовки в 1932–1933 годах не выполнялись ни в какую. На общих собраниях никак не принимались контрольные цифры, кроме того, приходилось почти каждого единоличника тащить за шиворот на общее собрание – никто не шел на собрание. Автодеевский сельсовет целых два месяца бился только с тем, чтобы убедить население о принятии контрольных цифр» (ЦАНО. Ф. 2209. оп. 3. Д. 18436. Л. 15-19 об.).

Припомнили активистам и то, что в марте 1930 года они выступили в защиту своего священника Иоанна Быстрова. Тогда по селу прошел слух, что из села увозят батюшку и закрывают церковь, но на самом деле в сельсовете было принято решние об отобрании священнического дома под избу-читальню. Сыновья Натальи Куршевой стали бегать по селу и созывать женщин. Около десяти часов вечера у сельсовета собрались почти все женщины, около трехсот человек, начали бросать камни в председателя сельсовета Трусова и не убили его лишь по той причине, что в этот вечер было комсомольское собрание и комсомольцы отбили его.

В апреле 1933 года под предлогом распространения тифа власти предприняли попытку закрыть церковь в Автодееве, но Пелагея Ермакова, Наталья Куршева и Мария Чекалина стали созывать верующих женщин, чтобы вместе идти в сельсовет и требовать открытия церкви. Утром 21 апреля к церкви недалеко от сельсовета стали быстро собираться на поляну со всех концов села женщины, пришло 70–80 человек, которые требовали дать разрешение отцу Иоанну на проведение службы. Кричали, ругали советскую власть и сельсовет в течение трех часов. Этот «налет на сельсовет» также стал одним из пунктов обвинения членов «антисоветской группировки».

Несмотря на то, что никто из арестованных в предъявленном им обвинении в антисоветской агитации виновность свою не признал, следователь составил обвинительное заключение, в котором все участники группировки были названы «контрреволюционными элементами деревни», своей целью ставившими «ослабление экономической мощи пролетарского государства и срыва проводимых хозяйственно-политических кампаний». Дело было рассмотрено на заседании особой тройки при полномочном представительстве ОГПУ Горьковского края. Церковников-мирян осудили условно, священника Иоанна Быстрова приговорили к пяти годам лагерных работ.

В 1934 году по окончании срока ссылки в родные места вернулся иеромонах Санаксарского монастыря Пантелеимон (Макаров) и начал служить в Троицкой церкви села Автодеево. В соответствии с постановлением «О религиозных объединениях» зарегистрировали церковную общину, «двадцатку». Председателем церковного совета избрали пятидесятивосьмилетнего крестьянина Ивана Степановича Молькова.

В конце 1936 года Троицкую церковь закрыли. Отец Пантелеимон стал ходить с требами по домам, крестил тайно. 25 сентября 1937 года его арестовали, а вместе с ним – старосту Ивана Павловича Кольчатова и псаломщика Митрофана Ивановича Бондина. Сохранились воспоминания о последних словах Ивана Павловича Кольчатова: «Храм закрыли – в поле будем молиться. Ведь они из сердца веру не вырвут!»

Когда арестованных увозили из села, люди, работавшие в поле, перестали на время копать картошку, долго провожали взглядом машину, из которой доносились слова пасхального канона: «Волною морскою». Кто-то с жалостью сказал: «Вот, Ивана Павловича, батюшку Пантелеимона и Митрофана Ивановича повезли».

К группе церковных активистов приобщили крестьянина Ивана Ивановича Шадрова, который вместе с Бондиным и отцом Пантелеимоном выступал против снятия колоколов с церкви в 1935 году.

После недолгого разбирательства 10 октября 1937 года оперуполномоченный Арадатовского районного отделения УНКВД по Горьковской области сержант Смирнов составил обвинительное заключение: «Указанная контрреволюционная группа, будучи враждебно настроена к Советской власти, в селе Автодееве систематически проводила активную контрреволюционную деятельность, направленную на ослабление колхоза и существующего строя, измышляла провокационные слухи о войне, о гибели Советской власти, организовывала тайные сборища, на которых проводила контрреволюционную агитацию». 9 ноября 1937 года тройка УНКВД по Горьковской области вынесла приговор: «Иеромонаха Пантелеимона Семеновича Макарова, Митрофана Ивановича Бондина и Ивана Павловича Кольчатова расстрелять, лично принадлежащее им имущество конфисковать». Приговор был приведен в исполнение 20 ноября 1937 года.

Спустя шестьдесят пять лет о своих дедушках вспоминала Анна Андреевна Кочеткова: «В те страшные годы я была еще почти ребенком и по настоящему делу ничего конкретного почти не знаю. В то время даже дома, в своей семье, боялись обсуждать такие дела, особенно при детях. А дедушек своих я помню очень хорошо. Они были очень добрые, приветливые, спокойные, настоящие русские старички. Ведь им тогда было, наверное, лет за семьдесят.

Папин отец, Митрофан Иванович Бондин, служил пономарем, а мамин, Иван Павлович Кольчатов, был церковным старостой. Певчим в автодеевском храме в подростковом возрасте был мой папа, старший сын Митрофана Ивановича, Андрей Митрофанович Бондин. Маминого отца уже до этого раскулачили и выгнали из своего дома, я только чуть-чуть помню, как я бывала у них в старом доме. А потом уже их навещала в чужом доме. Конечно, дедушки были грамотные и очень честные, порядочные люди… Пишу и плачу от тяжелых воспоминаний».

Иван Павлович до революции имел пятьдесят десятин пахотной земли и двадцать десятин леса, крепкое хозяйство: два дома, магазин в Ардатове и магазин в Автодееве, использовал до 125 наемных рабочих. В 1919 году на благочинническом собрании духовенства и мирян второго Ардатовского округа он был избран членом благочиннического совета от мирян и членом отделения миссионерского совета Братства Святого Креста. В 1922 году на епархиальном собрании духовенства и мирян его избрали в Совет Ардатовской епископии. В 1930 году его арестовали «за контрреволюционную деятельность» и приговорили к ссылке, но тогда он был освобожден по состоянию здоровья.

После того, как арестовали иеромонаха Пантелеимона, автодеевские окормлялись у кармалейского священника Иоанна Сугробова. Через председателя церковного совета Димитрия Ильича Жбанова он стал уговаривать послужить старичка священника Николая Ивановича Колосова, проживавшего в Автодееве на покое. 30 декабря 1937 года всех троих арестовали. Председатель сельсовета Мокшанов в тот же день написал на них характеристику, в которой отца Николая назвал «политически неблагонадежным и, по мнению сельсовета, социально опасным», а Жбанова – «опасным преступником».

На допросе 30 декабря 1937 года следователь потребовал от священника Николая Колосова «говорить правду о своей контрреволюционной деятельности и выдать своих соучастников» и заявил, что его знакомство со священством и церковным активом автодеевской церкви и есть контрреволюционная деятельность. Отец Николай знакомства со священниками и церковнослужителями не отрицал, но признать это за какую-либо организованную контрреволюционную работу отказался. Также и Жбанов, и отец Иоанн Сугробов не оклеветали ни себя, ни других. На вопрос о борьбе против колхозного строительства Дмитрий Ильич ответил, что в силу своих религиозных убеждений он считал работу в колхозе большим грехом, поскольку в религиозные праздники приходилось работать. «В этом я считал насилие над верующими, – сказал Жбанов, – а потому и окружающим внушал не увлекаться колхозами, а укрепить веру, только в ней православный народ найдет справедливость».

В конце декабря 1937 года священники были приговорены к расстрелу, а Жбанова отправили в лагеря сроком на десять лет. 31 мая 1938 года он прибыл в Ухтапечлаг и 15 сентября того же года умер от малярии, старческой слабости и острого воспаления кишечника. Дочь Колосова, Таисию Николаевну Огневскую, которая много лет учила автодеевских детей, фактически создала новую типовую школу и много лет была ее заведующей, с должности сняли.

Официальное решение колхозников села Автодеево о закрытии церкви было направлено в исполком Горьковского областного совета депутатов трудящихся 1 сентября 1940 года. В связи с тем, что церковь не функционирует с 1937 года, решением Ардатовского райисполкома Троицкий храм был закрыт 11 мая 1942 года и отдан под склад колхозу. В храме поставили две мельницы, выпилили связи арочных конструкций, на церковном погосте полностью уничтожили все памятники и кресты, растащили церковную сторожку, в которой когда-то размещался сельсовет. От церковной школы тоже не осталось и следа.

Верующие жители в церковные праздники ходили на Троицкий источник, в полутора километрах от Автодеева. В незапамятные времена на этом месте была обретена икона Троицы и начались исцеления от святой воды. Была традиция в Духов день совершать крестный ход из автодеевской церкви на источник.

В советское время сожгли часовню на источнике, иконы побросали в яму и где-то закопали. Сам источник неоднократно пытались засыпать камнями, землей и мусором, но он все равно пробивался. В 1959 году бюро Горьковского обкома КПСС обсуждал вопрос о мерах по прекращению паломничества к «так называемым святым местам». В частности, было отмечено, что «в селе Автодееве Ардатовского района среди населения проводится работа. В колхозе побригадно проходят собрания о закрытии родника. На месте родника будет устроен водоем для колхозного стада… Имелись случаи, когда на родник приходили с хоругвями и иконами, взятыми из недействующих церквей, ключи от которых находились на хранении у верующих. Рекомендовано руководству района у таких групп верующих ключи изъять» (ЦАНО. Ф. 5899. Оп. 3. Д. 25. Лл. 1–5).

«Затопили ключ летом, а весной плотина прорвалась правее колодца, и вся вода сошла, – вспоминала монахиня Анастасия (Кулакова), всю жизнь прожившая в Автодееве и в последние годы ставшая дивеевской насельницей. – Не хотели, чтобы люди исцелялись, пытались всячески стереть родник в лица земли. За несколько дней до праздника Пресвятой Троицы ставили дежурного милиционера и активистов, никого не пропускали к роднику. А после того, как праздник Троицы отойдет, патруль снимали. Желающие шли за водой, очищали колодец, молились. Один тракторист из деревни Канерги, заваливавший родник, повстречался нам на пути. Мы ему говорим: “Заваливал ключ, а воду-то откуда несешь?ˮ Он оправдывается: “А меня послалиˮ. – “Послали… Да ведь можно и поменьше заваливать. Господь может по-всякому наказатьˮ. Наутро председатель сказал нам: “Намолили трактористу. Дом у него сгорел!ˮ».

Кулаковы – род благочестивый, в селе знали их как странноприимцев. Прабабушка монахини Анастасии еще в детстве три раза ходила со старой девушкой к батюшке Серафиму, он ее благословлял и давал сухариков. А бабушке блаженная Паша Дивеевская говорила: «Ты будешь игумения», – и надевала ей крест. Была она замужем, имела детей, но, живя в миру, вела монашеский образ жизни: молилась ночью, по возможности ходила пешком в Дивеево, в Саров и брала с собой Анастасию, очень любила бывать в храмах. Дочь ей говорила: «Старенька, как же ты не игумения?! Ты – старшая, и нас у тебя четверо». Анастасия и ее сестры Екатерина и Евдокия ради Христа замуж не выходили.

В колхоз вступили не сразу, а лишь тогда, когда стали обкладывать непосильными налогами. Анастасия Николаевна проработала в колхозе всю жизнь чернорабочей. Работницы сами заготавливали корма, возили дрова, а если падала лошадь, то по семь–восемь человек впрягались и тащили из пруда бочку с водой на ферму. Во время Великой Отечественной войны копала окопы в селе Ивановском за Оранками, работала на лесозаготовках, где приходилось все делать вручную. Сестры Кулаковы платили большие налоги за бездетность, и чтобы заработать деньги, Анастасия Николаевна вынуждена была наниматься к односельчанам: следила за чужим домом, готовила еду, топила печь.

Церковь в селе была закрыта, но молитва не прерывалась. Верующие молились по разным домам. У Кулаковых читали акафисты. Екатерина Николаевна любила молиться одна, но по просьбе верующих с Анной Кальмановой вычитывала обедницу, а причащаться ходили за тридцать километров в село Кременки или в село Гремячево, потом открыли церковь в селе Надежине. Екатерина очень любила читать православную литературу и имела дар молитвы за страждущих от злых духов. Она говорила, что в Автодееве церковь откроют раньше, чем в Ардатове, чтобы берегли иконы: «Отдадите в храм, не передавайте в другие. Господь и деньги даст, и людей пошлет, и служить будет кому».

В сентябре 1992 года в Автодееве поселились дивеевские сестры, начал свою жизнь Никольский скит. Первой 8 февраля 1993 года в переданной скиту церкви отпевали Екатерину Кулакову. Накануне, 7 февраля, ее причастили на дому. Незадолго до прихода священника она тихо пропела: «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный, и одежды не имам, да вниду в онь, просвети одеяние души моея, Светодавче! Слава Тебе!» И больше не разговаривала, но все слышала и была в памяти. По ее просьбе перед ней держали свечу, а уже в пять часов утра, в понедельник, Екатерина Николаевна отошла ко Господу тихо и мирно.

Евдокия Николаевна умерла раньше – в 1988 году, на Вербное Воскресение.

Анастасия Николаевна 8 апреля 2001 года приняла монашеский постриг и стала дивеевской сестрой. О себе она говорила так: «К сожалению, сейчас скиту ничем помочь не могу, только молюсь Богу». Она молилась за каждого, кто когда-либо просил ее молитв, помнила всех его сродников. С истинной христианской любовью она встречала всех приходящих к ней людей, нуждавшихся в духовной помощи. Некоторые с удивлением обнаруживали, что старица отвечала на еще не заданные вопросы, чаще всего притчей или рассказом, и таким же образом безобидно обличала в грехах. Никогда и никого ни в чем не осуждала, никому не сказала грубого слова. Разговаривала с пришедшими очень вдумчиво, смиренно, иногда с мягким юмором, больше слушала, обладала прекрасной памятью и говорила как бы не от себя: «Старые люди-то говорили». 13 ноября 2004 года, через час после причастия, тихо вздохнув, старица отошла ко Господу.

…И сколько по всей нашей бескрайней России таких сел и деревень, больших и малых городов, где все годы жесточайших гонений на Церковь теплились молитвой к Богу сердца. Мы спаслись как народ благодаря тому, что сохранили веру Христову.

Дивеевская обитель