Доклад насельника Вознесенского Печерского мужского монастыря игумена Олега (Осипова) на межрегиональном совещании с участием монашествующих Нижегородской, Мордовской и Чувашской митрополий

(Свято-Троицкий Серафимо-Дивеевский монастырь, 23 ноября 2018 г.)

Вновь и вновь мир бросает человеку вызов: а сможешь ли ты устоять перед соблазном и не «взять от жизни всё», сможешь ли отказаться от благ и удовольст­вий, которых всё больше и они всё доступней, сможешь ли стать себе врагом и, вопреки всеобщему мнению, развернуть течение свой жизни в противоположную сторону? Немногие же, решившись принять этот вызов, уходят из мира, дабы все­цело посвятить себя жизни по воле Божией. Но, оказавшись в уединении, вдруг обнаруживают, что вожделенной воле Божией непримиримо противостоит их собственная воля. И то, что в миру казалось гармоничным и понятным, в мона­стыре вдруг оказывается исполненным противоречий.

И вот, изо дня в день с раннего утра взывают монахи к Богу молитвой Господней: «Да будет воля Твоя!» (Мф. 6, 9–13). А вечером со слезами молят Пресвя­тую Богородицу: «Не попущай, Пречистая, воли моей совершатися, не угодна бо есть, но да будет воля Сына Твоего и Бога моего» (молитвы на сон грядущим). Получается, что желая и стремясь к проявлению воли Божией во всем мире, чело­век, пусть даже и монах, продолжает жить по своей собственной воле, о чем в конце и сожалеет. Откуда же берется это противоречие? В самом деле «откуду яже ненавижду, та и люблю, а благая преступаю?» (молитвы на сон грядущим).

Господь создал нас по образу Своему и подобию, следовательно, наделил нас свободой и волей, поскольку Сам во всём волен и свободен (Быт. 1, 27). Но тут и возникает противоречие между свободной волей человека и волей Божества. Крайняя степень проявления человеческой свободной воли – это отрицание Само­го Бога, как говорит один из персонажей Ф.М. Достоевского: «Если нет Бога, то я бог… Если (Бога) нет, то вся воля моя, и я обязан заявить своеволие», (Достоев­ский, «Бесы», часть 3, глава 6).

Противоположная точка зрения сводится к тому, что человеческая воля полностью определена и ограничена необходимостью (объективными обстоятель­ствами, судьбой), душевным складом самого человека (например, наследственностью, сексуальностью, нажитыми в процессе жизни комплексами, маниями, фо­биями) или самой волей Божией. Казалось бы, о какой свободе человеческой воли может идти речь, если человек всецело зависит от Бога, имеющего власть жизни и смерти (Прем. 16, 13) и распоряжающегося даже «хотениями и действиями» Своих созданий? «А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: «зачем ты меня сделал?» Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почётного употребления, а другой для низкого?» (Рим. 9, 20–21).

Подобные вопросы часто бывают камнем преткновения в рассуждениях о свободе человека и Божием Промысле. Однако они свидетельствуют о том, что задающий их смешивает разные планы бытия, исчерпывая действия Промысла исключительно сферой временной и земной. Меж тем человеку дано ещё в земной жизни «услышать глаголы вечной жизни» (Ин. 6, 68), и судьба его в вечности оп­ределяется его жизнью во времени. Благой Промысл Божий состоит в том, чтобы спасти каждого человека. Но в воле самого человека принять или отвергнуть своё спасение: «Вот, я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло… жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твоё, любил Господа Бога твоего, слушал глас Его и прилеплялся к Нему» (Втор. 30, 15, 19–20). Итак, Господь всё даёт человеку для его спасения, ведёт его к жизни вечной такими путями, на которых всё, что ни случилось бы с ним, содействовало бы этой благой цели. Однако проявления Промысла Божьего далеко не всегда вписываются в земную логику человеческого разумения. Прежде всего, «благость Божия ведёт … к покаянию» (Рим. 2, 4). Это значит, что человек волен обратить любое зло, совершенное им и попущенное Богом, в покаянный плач. Даже и фараон, видя плоды своего ожесточённого сердца, мог бы положить начало своему исправлению (Исх. 7, 22–14, 8). Мог бы, но так и не покаялся.

Порой одно и то же волеизъявление Божие производит в разных людях разные действия, и это зависит уже исключительно от их воли. «Земля, пившая многократно сходящий на нее дождь и произращающая злак, полезный тем, для Богу и простираемся к добродетели. Бог умножил сих пестунов, чтобы ты, осво­бодившись от них… не забыл Господа Бога твоего, не уклонился от Него и не впал в многобожие… Потому-то страданиями и страстями Бог умножил в сердце твоём памятование о Нем… Ибо откуда узнать бы тебе такую Его промыслительность и благопопечительность, если бы не встретилось тебе ничего противного?»

Скорби и страдания, посылаемые человеку, имеют промыслительный и спасительный смысл, о котором свидетельствует Священное Писание: «Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю» (Откр. 3, 19); «Кого любит Господь, того нака­зывает» (Притч. 3, 12). Это, разумеется, никак не может вместить в себя куцый житейский разум. Именно он принимается роптать на Бога при столкновении с земными печалями и невзгодами. Однако Промысл Божий, даже и проводя чело­века «долиною смертной тени» (Пс. 22, 4), не оставляет Своего попечения о душе человека и не дает ему скорбей, превозмогающих его силы: «Верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегче­ние, так чтобы вы могли перенести» (1 Кор. 10, 13).

Ибо «Бог оставляет в пренебрежении тех, кого признает недостойными исправления… Поэтому нужно думать, что те, которые удостоились бичевания и исправления от Господа, принимаются уже в разряд сынов и удостаиваются люб­ви Божией» (прп. Исаак Сирин).

Путь спасения человека лежит через обретение им полного упования на милосердную волю Божию, веру в то, что у него «и волосы на голове все сочтены» (Мф. 10, 30). Именно поэтому «трудно надеющимся на богатство войти в Царствие Божие!» (Мк. 10, 24). И Господь порой сокрушает в человеке эти земные надежды: разоряет того, кто уповал на свой земной достаток, лишает земных по­кровителей того, кто уповал на князей, на сына человеческого (Пс. 45, 3), отни­мает талант у того, кто рассчитывал сберечь его, надежно зарыв в землю. Он низ­лагает в человеке все ложное, препятствующее спасению, и призывает его к Себе. Ибо только «уповающие на Господа наследуют землю» (Пс. 36, 9).

Творец вложил в человека свободное произволение, и это означает, что всемогущий Бог свободно ограничил Свое всемогущество ради того, чтобы сотворить свободу, которую Он пожелал даровать человеку. Свобода же лишь тогда и свобода, когда никто не властвует над ней и никто не распоряжается ею, кроме ее обладателя. Бог захотел, чтобы эта свобода свободно признала Его власть, сво­бодно припала к Его всеблагости, свободно поклонилась Его красоте. «Сын Мой! отдай сердце твоё Мне, и глаза твои да наблюдают пути Мои» (Притч. 23, 26). И чтобы это произошло не потому, что человек – наемник у Своего господина или послушный раб на службе у великого инквизитора, то есть не по причине челове­ческого поражения и слабости в противостоянии Божиему Промыслу и Божией власти, а по любви к Господу, по вольному избранию, по свободному признанию своего богосыновства: «Если заповеди Мои соблюдете, пребудете в любви Мо­ей» (Ин. 15, 10).

Однако в вопросе о взаимоотношении Бога и человеческой свободы возни­кает антиномия: Бог хочет, чтобы человек был Его рабом, и Бог не хочет, чтобы человек был Его рабом, но возлюбленным чадом (Еф. 5, 1), сыном (Мф. 5, 45), другом (Ин. 15, 14). Бог хочет, чтобы человек всецело доверился и предался Ему, и только Ему одному: «Я Господь, Бог твой; да не будет у тебя других богов перед лицем Моим» (Втор. 5, 6).

И при этом Бог не попирает свободной воли человека, оставляя ему до са­мого последнего вздоха возможность свободного произволения. Поклонение Богу не превращает человека в «автомат добра», в человеке всегда при этом остается свобода предпочтения одной ценности перед другими, свобода творческого выбо­ра и решения. В этом есть и определенный риск: даже и подвижники, почти дос­тигавшие пределов совершенства, не были застрахованы от соблазнов произвола, от падений, и падений великих. Это с одной стороны.

С другой стороны, Христос сказал: «Познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8, 32). Истина дарует человеку свободу, но не уничтожает ее.

Свобода в добре не есть самоубийство свободы по Фихте, но ее высшее осущест­вление. Человек становится тем более свободным, чем полнее он пребывает в ис­тине. Ибо, «где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3, 17). И Господь сказал Сво­им ученикам: «Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает госпо­дин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам всё, что слышал от Отца Моего» (Ин. 15, 15). Слышание и следование вечным глаголам освобождает чело­века, превращает его из раба в друга Христова: «Вы друзья Мои» (Ин. 15, 14). В конечном счете Божественная благодать ведет человека к обо́жению, в царство свободы из царства необходимости.

И вот призыв Спасителя к избравшим путь монашеской жизни (Ин. 8, 36): «Если Сын освободит вас, истинно свободны будете». Аминь.