«Приступая с молитвой и чувством глубокого благоговения…» ‒ так начала свою книгу воспоминаний Анна Александровна Танеева-Вырубова, ближайшая подруга последней русской императрицы Александры Федоровны.

«Отец мой, Александр Сергеевич Танеев, занимал видный пост статс-секретаря и главноуправляющего Его Императорского Величества Канцелярией в продолжение двадцати лет, ‒ написала Анна Александровна. ‒ По странному стечению обстоятельств тот же самый пост занимали его дед и отец при Александре I, Николае I, Александре II и Александре III. Дед мой, генерал Толстой, был флигель-адъютантом императора Александра II, а его прадед был знаменитый фельдмаршал Кутузов. Прадедом матери был граф Кутайсов, друг императора Павла I. Несмотря на высокое положение моего отца, наша семейная жизнь была простая и скромная. Кроме служебных обязанностей весь его жизненный интерес был сосредоточен на семье и любимой музыке ‒ он занимал видное место среди русских композиторов. Вспоминаю тихие вечера дома: брат, сестра и я, поместившись за круглым столом, готовили уроки, мама работала, отец же, сидя у рояля, занимался композицией. Благодарю Бога за счастливое детство, в котором я почерпнула силы для тяжелых переживаний последующих лет».

Многие годы Вырубову представляли циничной, жестокой, развратной женщиной, смысл жизни которой сводился к интригам и клевете на окружавших ее людей. Анна Александровна оказалась в самом центре кампании по дискредитации русской монархии, царицы Александры Федоровны и царя Николая II. На самом деле вся ее вина заключалась в том, что она была ближайшей подругой императрицы и всю свою жизнь положила на служение Их Величествам.

В январе 1904 года девятнадцатилетняя Анна была назначена фрейлиной ко Двору. Однажды она получила приглашение от Ее Величества Александры Федоровны сопровождать ее в семейном путешествии вместо заболевшей фрейлины. В результате Анна Александровна так полюбилась императрице и всей царской семье, что судьбы их уж не разделялись до самой смерти. Государыня нашла в Анне Танеевой родственную душу. «Я благодарю Бога за то, что у меня появился друг», ‒ говорила императрица. Товарищ обер-прокурора Святого Синода князь Н.Д. Жевахов так объяснил это взаимное влечение двух душ: «Войдя в лоно православия, императрица прониклась не только буквою, но и духом его, и, будучи верующей протестанткой, привыкшей относиться к религии с уважением, выполняла ее требования не так, как окружающие ее люди, любившие только “поговорить о Боге”, но не признававшие за собою никаких обязательств, налагаемых религией. Исключение составляла только Анна Александровна Вырубова, несчастно сложившаяся личная жизнь которой рано познакомила ее с теми нечеловеческими страданиями, какие заставили ее искать помощи только у Бога». Речь идет о неудачном замужестве Анны Александровны и о страшной железнодорожной катастрофе, сделавшей ее инвалидкой: передвигаться она могла лишь в инвалидном кресле-каталке или на костылях; в более поздние годы ‒ с палочкой. 80 тысяч рублей, которые ей выплатила железнодорожная компания за травму, А.А. Вырубова употребила на создание госпиталя для солдат-инвалидов. Здесь солдаты получали лечение и обучались специальностям, которые могли выполнять инвалиды, чтобы по выходе из госпиталя не быть обузой для своих родных.

«Жизнь А. А. Вырубовой, ‒ пишет далее князь Жевахов, ‒ была поистине жизнью мученицы, и нужно знать хотя бы одну страницу этой жизни, чтобы понять психологию ее глубокой веры в Бога и то, почему только в общении с Богом А.А. Вырубова находила смысл и содержание своей глубоко несчастной жизни. И когда я слышу осуждения А.А. Вырубовой со стороны тех, кто, не зная ее, повторяет гнусную клевету, созданную даже не личными ее врагами, а врагами России и христианства, лучшей представительницей которого была А.А. Вырубова, то я удивляюсь не столько человеческой злобе, сколько человеческому недомыслию.

Императрица ознакомилась с духовным обликом А.А. Вырубовой, когда узнала, с каким мужеством она переносила свои страдания, скрывая их даже от родителей. Когда увидела ее одинокую борьбу с человеческой злобой и пороком, то между нею и А.А. Вырубовой возникла та духовная связь, которая становилась тем больше, чем больше А.А. Вырубова выделялась на общем фоне самодовольной, чопорной, ни во что не верующей знати. Бесконечно добрая, детски доверчивая, чистая, не знающая ни хитрости, ни лукавства, поражающая своей чрезвычайной искренностью, кротостью и смирением, нигде и ни в чем не подозревающая умысла, считающая себя обязанной идти навстречу каждой просьбе, А.А. Вырубова, подобно императрице, делила свое время между церковью и подвигами любви к ближнему, далекая от мысли, что может сделаться жертвою обмана и злобы дурных людей».

Став близкой подругой императрицы, она много лет находилась рядом с императорской семьей, сопровождала их в поездках, присутствовала на закрытых семейных мероприятиях. Все члены царской семьи воспринимали ее как родного, близкого человека. В свою очередь, Анна Александровна горячо любила государыню, как и всю царскую семью, и хранила верность им всю свою жизнь. Возможно, та черная лента, которую она носила в волосах до конца своих дней, была знаком постоянного траура и скорби по венценосным друзьям.

Ее совместные поездки на отдых с царской семьей обыкновенно были наполнены служением ближним. В Ливадии императрица решила на свои средства построить для туберкулезных больных санатории со всеми усовершенствованиями. Когда это было сделано, она стала посылать Анну Вырубову по больницам, чтобы узнать о нуждах больных. Если Вырубова находила одинокого больного, умирающего от туберкулеза, Александра Федоровна немедленно ехала туда в автомобиле и везла с собой деньги, цветы и фрукты. Она умела своим присутствием и лаской облегчить страдания умирающего при переходе его в вечную жизнь. А.А. Вырубова была свидетельницей, как умирающие плакали, благодаря государыню. Но императрица строго запрещала рассказывать об этом.

Иногда царица вместе с Вырубовой ездила вечером ко всенощной в одну из небольших церквей Петербурга. Александра Федоровна шла в темный угол храма, прикладывалась к иконам, ставила свечу и, встав на колени, уходила в молитву. Наплакавшись и намолившись, государыня возвращалась во дворец умиротворенная и счастливая, уверенная в том, что Господь ее услышал и поможет ей, ее больному сыну, семье и России.

После февральской революции Анна Александровна была арестована Временным правительством. Она просила только об одном – разрешить ей проститься с царицей. При прощании Александра Федоровна сказала, указывая на небо: «Там и в Боге мы всегда едины!»

Ни инвалидность, ни заболевание корью не послужили поводом для смягчения приговора. Вырубова стала узницей Трубецкого бастиона Петропавловской крепости. Допросы, унижения, оскорбления посыпались на ни в чем не виновного человека от солдат караула, надзирателей, следователей и врача. «Ее надо побольше мучить, как близкую к Романовым», ‒ говорили солдаты. «Боже, сколько издевательств и жестокостей перенесла я от них, ‒ восклицала Анна Александровна, вспоминая свое пребывание в Петропавловской крепости. ‒ Но я прощала им, стараясь быть терпеливой, так как не они меня повели на этот крест и не они создали клевету; но трудно было прощать тем, кто из зависти сознательно лгал и мучал меня».

Однажды во время прогулки по тюремному двору к ней подошел часовой: «Я, ‒ говорит, ‒ хочу просить тебя меня простить, что, не зная, смеялся над тобой и ругался. Ездил я в отпуск в Саратовскую губернию. Вхожу в избу своего зятя и вижу ‒ на стене под образами твоя карточка. Я ахнул. Как это у тебя Вырубова, такая-сякая… А он как ударит по столу кулаком: “Молчи, ‒ говорит, ‒ ты не знаешь, что говоришь, она была мне матерью два года”. Да и стал хвалить и рассказывать, что у вас в лазарете, как в Царстве Небесном, и сказал, что если увижу, передал бы от него поклон; что он молится и вся семья молится за тебя».

Следователь Николай Руднев, который вел дело Анны Вырубовой, написал следующее: «Много наслышавшись об исключительном влиянии Вырубовой при Дворе и об отношениях ее с Распутиным, сведения о которых помещались в нашей прессе и циркулировали в обществе, я шел на допрос к Вырубовой в Петропавловскую крепость, откровенно говоря, настроенный к ней враждебно. Это недружелюбное чувство не оставляло меня и в канцелярии Петропавловской крепости, вплоть до появления Вырубовой под конвоем двух солдат. Когда же вошла г-жа Вырубова, меня сразу поразило особое выражение ее глаз: выражение это было полно неземной кротости. Это первое благоприятное впечатление в дальнейших беседах моих с нею вполне подтвердилось.

Мои предположения о нравственных качествах г-жи Вырубовой, вынесенные из продолжительных бесед с нею в Петропавловской крепости, в арестантском помещении и, наконец, в Зимнем дворце, куда она являлась по моим вызовам, вполне подтверждались проявлением ею чисто христианского всепрощения в отношении тех, от кого ей много пришлось пережить в стенах Петропавловской крепости. И здесь необходимо отметить, что об этих издевательствах над г-жой Вырубовой со стороны крепостной стражи я узнал не от нее, а от г-жи Танеевой. Только лишь после этого г-жа Вырубова подтвердила все, сказанное матерью, с удивительным спокойствием и незлобивостью заявив: “Они не виноваты, не ведают бо, что творят”. По правде сказать, эти печальные эпизоды издевательства над личностью Вырубовой тюремной стражи, выражавшиеся в форме плевания в лицо, снимания с нее одежды и белья, сопровождаемое битьем по лицу и по другим частям тела больной, едва передвигавшейся на костылях женщины, и угрозы лишить жизни “наложницу государя и Григория” побудили следственную комиссию перевести г-жу Вырубову в арестное помещение при бывшем губернском жандармском управлении».

С приходом власти большевиков Анну Александровну снова арестовали. Ее, несомненно, собирались расстрелять, но произошло настоящее чудо: «Мы прошли все посты. Внизу маленький солдат сказал большому: “Не стоит тебе идти, я один отведу; видишь, она еле ходит, да и вообще все скоро будет покончено”. И правда, я еле держалась на ногах, истекая кровью. Молодой солдат с радостью убежал.
Мы вышли на Невский; сияло солнце, было 2 часа дня. Сели в трамвай. Публика сочувственно осматривала меня. Кто-то сказал: “Арестованная, куда везут?” ‒ “В Москву”, ‒ ответил солдат. “Не может быть ‒ поезда туда не ходят с вчерашнего дня”. Около меня я узнала знакомую барышню. Я сказала ей, что, вероятно, меня ведут на расстрел, передала ей один браслет, прося отдать матери. Мы вышли на Михайловской площади, чтобы переменить трамвай, и здесь случилось то, что читатель может назвать, как хочет, но что я называю чудом.

Трамвай, на который мы должны были пересесть, где-то задержался, не то мосты были разведены или по какой-либо другой причине, но трамвай задержался, и большая толпа народа ожидала. Стояла и я со своим солдатом, но через несколько минут ему надоело ждать, и, сказав подождать одну минуточку, пока он посмотрит, где же наш трамвай, он отбежал направо. В эту минуту ко мне сперва подошел офицер Саперного полка, которому я когда-то помогла, спросил, узнаю ли его, и, вынув 500 рублей, сунул мне в руку, говоря, что деньги мне могут пригодиться. Я сняла второй браслет и передала ему, сказав то же, что сказала барышне. В это время ко мне подошла быстрыми шагами одна из женщин, с которой я часто вместе молилась на Карповке; она была одна из домашних о. Иоанна Кронштадтского. “Не давайтесь в руки врагам, ‒ сказала она, ‒ идите, я молюсь. Батюшка отец Иоанн спасет вас”. Меня точно кто-то толкнул; ковыляя со своей палочкой, я пошла по Михайловской улице (узелок мой остался у солдата), напрягая последние силы и громко взывая: “Господи, спаси меня! Батюшка отец Иоанн, спаси меня!” Дошла до Невского ‒ трамваев нет. Вбежать ли в часовню? Не смею. Перешла улицу и пошла по Перинной линии, оглядываясь. Вижу ‒ солдат бежит за мной. Ну, думаю, кончено. Я прислонилась к дому, ожидая. Солдат, добежав, свернул на Екатерининский канал. Был ли этот или другой, не знаю. Я же пошла по Чернышеву переулку. Силы стали слабеть, мне казалось, что еще немножко, и я упаду. Шапочка с головы свалилась, волосы упали, прохожие оглядывались на меня, вероятно, принимая за безумную. Я дошла до Загородного. На углу стоял извозчик. Я подбежала к нему, но он закачал головой: “Занят”. Тогда я показала ему пятисотрублевую бумажку, которую держала в левой руке. “Садись”, ‒ крикнул он. Я дала адрес друзей за Петроградом. Умоляла ехать скорей, так как у меня умирает мать, а сама я из больницы. После некоторого времени, которое казалось мне вечностью, мы подъехали к калитке их дома. Я позвонила и свалилась в глубоком обмороке…»

В декабре 1920 года Анне Александровне удалось вместе с матерью нелегально перебраться в Финляндию, где она и прожила оставшиеся сорок лет своей жизни под девичьей фамилией Танеева. В 1923 году в Смоленском скиту Валаамского монастыря она была тайно пострижена в монахини с именем Мария. Еще в Петербурге она дала обет, что если ей с матерью удастся бежать в Финляндию, то она свою оставшуюся жизнь посвятит Богу. Духовным отцом ее стал иеросхимонах Ефрем (Хробостов). Она жила в миру по-монашески. Комнаты никогда не освещались, ее окружал полумрак. Двери своей квартиры в Хельсинки она никогда не закрывала. После пережитых арестов она всегда ждала, что за ней снова придут. Грабителей не боялась, потому что никаких ценностей не имела. Главными своими сокровищами считала хранившиеся у нее письма императрицы, в том числе посланные ей из Тобольска. Их Анна Александровна завещала своей служанке Вере Запеваловой, а та перед смертью передала их отцу Арсению, настоятелю Нововалаамского монастыря, вместе с акварелями Вырубовой, рисунками и автографами императрицы и ее детей. Ныне эти реликвии хранятся в православном музее города Куопио.

В Финляндии Анна Александровна написала книгу воспоминаний о царской семье. Это был настоящий подвиг, подвиг, несомненно, духовный, молитвенный. Подвиг русского человека, возвысившего свой голос за веру, царя и Отечество. Враг мстил ей за это. В 20-е годы в СССР и за границей стал публиковаться так называемый «Дневник Вырубовой» ‒ грязная фальсификация, составленная, по мнению экспертов, писателем А.Н. Толстым и историком П.Е. Щеголевым с целью дискредитации Анны Александровны, а через нее всей царской семьи.

И за пределами своего Отечества она продолжала нести крест клеветы и напраслины. А.А. Вырубову продолжали считать виновной в бедах, постигших Россию. Ей бросали страшные обвинения. В силу этого ее образ жизни был замкнутый, почти отшельнический. Среди русских эмигрантов друзей было мало. Даже баню они с матерью старались посещать в те дни и часы, когда там не могло быть представителей русской эмигрантской общины, чтобы не возбуждать неприязни.

А.А. Вырубова скончалась 20 июля 1964 года. Последний месяц жизни Анны Александровны прошел в болезнях. Она успела попрощаться с немногими друзьями, исповедаться и причаститься. Похороны состоялись на православном кладбище в Хельсинки. Памятник на могиле был установлен церковной общиной гельсингфорского прихода. Прихожане хельсинской Покровской церкви считают А.А. Вырубову праведницей и говорят: «Приходите на православное Ильинское кладбище к ее могилке, постойте и помолитесь. И вы почувствуете, как легко молиться здесь, как тихо и умиротворенно становится на душе».

«Твой крестный путь принесет тебе небесные награды, родная, там будешь по воздуху ходить, окруженная розами и лилиями. Душа выросла ‒ то, что раньше стоило тебе один день мученья, теперь год терпишь, и силы не ослабли… за все твои мученья и испытания Бог тебя особенно благословит и наградит. “Кто душу свою положит за друзей своих”. Да, моя маленькая мученица, это все в пользу тебе. Бог попустил эту страшную клевету, мучения физические и моральные, которые ты перенесла. Мы никогда не можем отблагодарить за все, лишь в молитвах, чтобы Он и впредь тебя сохранил и охранил от всего. Дорога к Нему одна, но в этой одной масса других ‒ и все стремимся дойти до пристани спасенья и к вечному свету. А те, кто по стопам Спасителя идут, те больше страдают», ‒ написала 6/19 апреля 1918 года из ссылки государыня императрица Александра Федоровна своей верной подруге.

Этот крестный путь нравственных и физических страданий, унижения и поношения от людей, страшной клеветы, выпавший на долю Анны Александровны, в начале ХХ века в Серафимо-Дивеевском монастыре предсказала блаженная Параскева Ивановна. Как вспоминала монахиня Серафима (Булгакова), ожидая прихода важной фрейлины, «Прасковья Ивановна сидела и связывала поясом три палки (у нее было три палки: одна называлась “тросточка”, другая ‒ “буланка”, третья ‒ забылось, как) со словами: “Ивановна, Ивановна (так она себя называла), а как будешь бить? ‒ Да по рылу! Она весь дворец перевернула!”»

Подобным образом архиепископу Феофану Полтавскому блаженная показала будущую судьбу царя и царицы: она вдруг вскочила на скамейку,  схватила портрет государя, висевший на стене, и швырнула его на пол; затем так же поступила с портретом императрицы.

Незадолго до своей кончины Параскева Ивановна сделала грозные предсказания о грядущих событиях, потрясших Россию, игумену Серафиму (Кузнецову) и через него передала иконы Божией Матери «Умиление» государю, государыне, цесаревичу, великим княжнам Ольге, Татиане, Марии и Анастасии, великой княгине Елизавете Федоровне и А.А. Вырубовой. Больше никому иконок не благословила, хотя он просил и для других. «В настоящее время, ‒ спустя пять лет пояснил о. Серафим этот поступок блаженной, ‒  для меня ясно: она знала наперед, что все они кончат жизнь кончиной праведников-мучеников, как кончил жизнь и преподобный Серафим, и наследуют жизнь вечную в обителях рая вместе с ним. Целуя портреты царя и семьи, прозорливица говорила, что это ее родные, милые, с которыми будет скоро вместе жить. И это предсказание исполнилось. Она через месяц скончалась, перейдя в вечность, куда перешли и царственные мученики в 1918 году».

За любовь и преданность семье помазанника Божия Господь хранил Анну Александровну. Она была человеком простым, мягким и вовсе не обладала качествами героя. Но осененная глубокой верой в Бога и водимая особым о ней Промыслом Божиим, она смогла пройти через все тяжелейшие испытания, выпавшие на ее долю.

Дивеевская обитель