Саровские подвижники

«Сильное и глубокое впечатление производит Саровская пустынь на православного богомольца всем вообще строем своей внутренней жизни, молитвенно-трудовой, подвижнической, святой», – делился своими впечатлениями паломник начала ХХ века.

Саровский монастырь, известный в православном народе как «суровый Саров», обязан был такому наименованию своему суровому общежительному уставу. Этот устав менял людей, приходивших в обитель. Желающие принять постриг включались в особый ритм жизни, посвящали свою жизнь духовно-подвижническому деланию. Монастырский устав воспитывал из них настоящих иноков, людей сильных верою, крепких характером, не боявшихся строгой жизни, продолжительных богослужений, тяжких подвигов послушания. Другой очевидец монастырской жизни обители проницательно назвал Саров «безмятежным царством молитвенной простоты, искренности, строгости, величавости, отражающейся в пении и других порядках обители».

Удивительно ли, что, побывав в Саровской пустыни, внимательные паломники восклицали: «Здесь земное было умалено, сглажено, почти отсутствовало. Плоть удручена, вместо роскоши – убожество, вместо мирского шума – тихая жизнь, словно притаившаяся, примолкшая на пороге вечности. И на это умаление, изнеможение всего земного словно спустилось торжествующее небо, громко и ярко о себе свидетельствуя».

В Сарове невольно обращала на себя внимание общая строгость. Она выражалась в подвижнической жизни всех монахов – жизни, сплошь занятой и наполненной молитвой в храмах и для всех, без исключения, обязательными трудами на разного рода монастырских послушаниях. Для того, чтобы войти в число рясофорной братии, желающий принять постриг должен был приобрести «безукоризненные нравственные качества». До самого закрытия все монашествующие в Сарове держались общности имущественного положения и принципа нестяжания, не имели ничего собственного, одежда у всех была одинаковая, теплая, прочная, но самая простая. Обувь тоже одинаковая и для игумена, и для начинающего послушника.

Простота в обители была не только в пище и одежде, она касалась также келейной обстановки как у братии, так и у настоятеля. Приведем свидетельство духовного писателя и церковного историка А.Н. Муравьева, посетившего настоятельские покои игумена Исаии II: «Взошел я в келии самого настоятеля, весьма убогие по отношению к сану начальствующего столь великолепною обителью: прихожая, гостиная и спальня – вот все помещение игумена саровского. Он заметил мое безмолвное удивление и сказал: “Здесь жил в продолжение тридцатипятилетнего своего настоятельства предместник мой отец Нифонт и все прежде его бывшие настоятели; не подобает и мне иметь другого жилища, да и этого слишком довольно для моего недостоинстваˮ».

Саровская братия имела благоговение и любовь к своему историческому прошлому, к жизни и наставлениям своих отцов-строителей, подвижников благочестия, добродетельных монахов, к традиции. Сохранение в памяти живого духовного опыта предыдущих поколений среди насельников обители составляло самобытное своеобразие их общежительства, которое напоминало первые века становления православного монашества. Вот как свидетельствует об этом А.Н. Муравьев: «В обители Саровской соблюдается священное сие предание, и это есть твердейшая основа для обители, почему и лежит особенный отпечаток не только на всей братии, но даже на выходцах Сарова». Обитель сохраняла и высокий строй жизни иноков, и настроение пустыни. Монахи имели смирение, благоговейно стояли в церкви, усердно исполняли послушания, были кроткими и прилежными. Они постоянно сознавали себя в присутствии Божием, в служении Богу, в деятельности ради Бога, старались своей жизнью осуществлять идеал монашества. Это был непрерывный подвиг, невольно поражающий православного богомольца умилением и внушающий искреннее, благоговейное уважение ко всякому «убогому саровичу», как вслед за подвижником Иларионом любили называть себя саровцы.

С предписанием монастырского устава была связана традиция безмолвия, которая выражалась в особом, не развлекающем ум внешнем поведении, очень похожим на отшельническое, пустынническое жительство. Как отмечал русский писатель и богослов А.А. Царевский, «монах саровский и в монастыре является отшельником и молчальником: каждый из них живет в отдельной, одиночной келии, видит и собратий своих только в безмолвные часы или продолжительных богослужений, или в строго безмолвные же минуты общего обеда в трапезе. Все остальное время он занят работою или пребывает в ничем и никем неразвлекаемом уединенном богомыслии». Этим объяснялось стремление настоятелей пустыни к ограждению братии от суеты и влияния развлекающего действия мира. Так, настоятель монастыря игумен Иерофей в начале XX века был противником Саровских торжеств, поскольку опасался, что стечение богомольцев и приток больших средств отрицательно скажется на спокойной жизни пустыни и на моральном состоянии монахов.

Количество монастырской братии было достаточным для того, чтобы распределять послушания между насельниками без особого отягощения и чрезмерной нагрузки для каждого в отдельности. Характерной особенностью бытования саровской братии являлось почти полное отсутствие свободного времени, которое уходило на послушание и обязательное посещение всех богослужений в храме.

Послушаний в Сарове было чрезвычайно много, и они касались буквально всего в обители. Кроме службы церковной и присмотра за разными отраслями хозяйства, а также хождения за больными, приема богомольцев и других послушаний по делам обители, монахи занимались еще ремеслами и рукоделиями; между ними были иконописцы, слесаря, столяры, портные и прочие; некоторые делали деревянную посуду, вытачивали четки, ложечки, вырезали кипарисные крестики и тому подобные вещи. Братия отвечали за благоустройство монастырской территории, трудились на многочисленных подворьях, следили за лесом, занимались ловлей рыбы. Как было указано в уставе обители, все были заняты трудом, который совершался «на братию во общину и на монастырскую потребу».

Саровская обитель под свой поистине христианский кров принимала как паломников, так и странников и нищих. Монашеский милосердный и благодушный прием привлекал в обитель православный русский люд. В этом служении общежительная пустынь также исполняла свой монастырский устав. Здесь было все: и радушное гостеприимство, и дух кротости и христианской любви. При этом обстановка даже в номерах дворянской гостиницы, по описанию одного из паломников, отличалась скромностью: «Две кровати с постельным бельем и чистенькими одеялами, скатерть на столике, два стула». Здесь были заметны черты монастырского нестяжания и простоты. Гостиничная прислуга состояла из монастырских послушников. Они были очень исполнительные. Это можно объяснить строгим отбором новоначальных в Сарове. Гостиничных подбирали особо, потому что это послушание в высшей степени требовало предупредительности и исполнительности.

Послушники в Саровской обители трудились также при монастырской больнице и при аптеке: «Обязанности фельдшеров при монастырской больнице и амбулатории несут один монах и рясофорный послушник, получившие фельдшерское образование в военной службе. При монастырской больнице и аптеке имеется одиннадцать лиц, и все они из послушников обители». Современники, посещавшие пустынь, особенно упоминали о том, что врачебное дело в Саровской пустыни поставлено весьма широко и ведется очень успешно. Заболевшие монахи и богомольцы получали медицинскую помощь отдельно. Для богомольцев работала амбулатория и небольшой стационарный приемный покой с двумя отделениями на восемь кроватей. Все саровское здравоохранение, в том числе и выдача лекарств, было бесплатное.

Другим делом благотворения в Саровской пустыни был евангельский обычай одевать неимущих. Вот как сообщается об этом в дореволюционных исторических изданиях: «Ежегодно осенью, перед праздником Покрова Пресвятой Богородицы 1 октября, обитель по мере средств своих снабжает к зиме приходящих сюда бедняков и погорельцев необходимой обувью и теплой одеждой». В 1818 году, к примеру, беднякам выдали 330 шуб на 1089 рублей.

Совершая подобную социально-благотворительную деятельность, Саровская обитель руководствовалась заветом страннолюбия, который в своем уставе оставил ей основатель и первоначальник иеросхимонах Иоанн (Попов). Служение обители миру было в то же время и духовным. Вот как свидетельствует об этом очевидец 20-х годов XIX века: «Нередко убеждения и добрые советы мудрых здешних иноков облегчают сердечные скорби, направляя к молитве, великодушному терпению или примирению со врагами».

Молитве в Сарове посвящалось даже больше времени, чем послушанию. В результате этого у паломников складывалось такое впечатление, что монахи пустыни почти живут в церкви. По свидетельству А.А. Царевского, общее богослужебное время составляло в день более половины суточного времени: «вследствие строгого соблюдения церковных уставов и протяжного древнего пения занимают средним числом до десяти часов в сутки, а в дни праздничные, предпраздничные, особенно в посты – и гораздо того более». Следует заметить, что подобное молитвенное делание, по свидетельству побывавшего в Сарове паломника, требовало крепкого телесного здоровья и навыка: «Едва ли не более всего поражают мирянина в жизни саровских монахов долговременные их молитвы, для нас, людей непривычных, далеко неудобовыносимыя. Бесспорно, большое значение имеет здесь и привычка, хотя бы просто привычка организма к продолжительному стоянию».

Такая выносливость объяснялась тем, что в Саровской обители большинство монашествующих были «из безвестных тружеников, по преимуществу крестьян». В обители проживало много монахов из отставных солдат: они, привыкнув в продолжение солдатской службы к строгому порядку и подчиненности, с таким же усердием служат обители и весьма полезны ей расторопностью и своими способностями.

Впрочем, на богослужении в храме братия имела возможность сидеть как во время поучений, так и на кафизмах, что также облегчало физическое перенесение усталости. При внятном чтении и пении, а также при соответствующем благоговейно-ревностном отношении к церковной службе всей братии ежедневное богослужение представляло собой подлинный праздник. Вот как свидетельствует об этом А.А. Царевский: «Продолжительные богослужения являются для них не мучением, не самоистязанием, как, пожалуй, судят о том некоторые миряне, а напротив, как бы необходимою полнотою их счастья, блаженством их иноческой жизни».

Внутри монашеской ограды для человека, действительно, открывался иной мир. Здесь была настоящая духовная высшая академия, прекрасный оазис духовной христианской жизни.

«Дивеевская обитель»

Читать также:

Академик Б.В. Раушенбах: Крещение Руси

Первая публикация этой статьи состоялась примерно за год до празднования 1000-летия крещения Руси: в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом, в августе месяце. Обычно накануне подобных знаменательных дат (800-летие Москвы, 100-летие Ленина) вся советская периодика наводнялась материалами на соответствующую тему. По случаю же предстоящего тысячелетия царило поразительное молчание, только «Комсомольская правда», пообещав читателям окончательно разгромить церковников к […]

Константинополь и Москва: исторические вехи «материнской заботы»

Статья митрополита Нижегородского и Арзамасского Георгия о религиозном конфликте на Украине, разжигаемом Фанаром Религиозный конфликт на Украине — явление продолжительное, во всяком случае, имеет в качестве истоков события, произошедшие до самого начала образования Украинского государства. В последние годы конфликт обострился; это было связано с вмешательством в его течение Константинопольского Патриархата. К этому времени на территории […]

Как помогают новоначальному послушнику монастырские традиции войти в русло уставной жизни монастыря?

Выступление настоятельницы Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского монастыря игумении Сергии на заседании круглого стола «Трудности современных молодых послушников и пути их преодоления» в рамках XXVII Рождественских Международных образовательных чтений (г. Москва, 29 января 2019 года) Тема, представленная сегодня на обсуждение за круглым столом о трудностях современных послушников и путях их преодоления не представляется полной без слова об уставной […]