– Знаешь, что Марокко – очень важная страна для мусульман всего мира? – спросила меня мама, когда я собирала чемодан, готовясь лететь в Касабланку.

– Мам, причем здесь мусульмане? – спросила я. Мама у меня – учитель в воскресной школе при Свято-Николаевском соборе нашего маленького приморского городка Евпатория. Знает много интересного и всегда готова поделиться.

– Просто вспомнила. Тебя приглашают на мероприятие под эгидой короля Мохаммеда Шестого, а он – прямой потомок пророка Мухаммеда.

– А мы пойдем в православный храм в этой стране! – весело сказал я, закрывая чемодан.

– Неужели там есть православный храм? – удивилась мама.

– И не один. В Касабланке есть русский храм и греческий! Мы в русский пойдем, в честь Успения Пресвятой Богородицы! Я про него читала в Википедии, даже адрес выписала, у нас будет свободный вечер в субботу и все воскресенье – как раз и на вечерню, и на литургию успеем.

Знала ли я, что эта поездка перевернет мою душу? Что после беседы в маленьком храме в Касабланке соглашусь снять пирсинг с брови, о чем меня в течение десяти лет безуспешно уговаривали в храмах и монастырях? Что начну цитировать девятнадцатилетнюю девчонку своим православным знакомым… что переосмыслю великий дар, которым так бездумно пренебрегаю, – открытые храмы и ежедневную литургию в родном городе… что армянская девушка в Касабланке ходит в храм с ливанским паспортом, потому что иначе ее могут забрать в полицию… что у входа в католический храм стоят автоматчики…. Ничего-то не знала…

С Марокко, Королевством на Северо-Западе Африки, меня связывают проекты с 2013 года, но побывать удалось лишь в 2016 году, когда в мае пригласили выступить на ежегодной церемонии под эгидой короля, награждающей лучшие бренды страны. Марокканскую неторопливость и… как бы мягче выразиться… несхожесть с пунктуальными немцами я познала именно в этот приезд. Но не буду рассказывать о выступлении и церемонии, перенесусь сразу в майский субботний вечер, когда мы оказались совершенно свободными в Касабланке и отправились на поиски русского православного храма в честь Успения Пресвятой Богородицы.

Не знаю, когда родилась у нас с мужем эта традиция, но точно не сразу: мы решили, по возможности, посещать православные храмы в тех городах, куда приезжаем на выступление. С Украиной, Россией, Грецией или Сербией все просто и естественно. Намного удивительнее побывать в православном храме в Скандинавии, необычно – в Сиднее, нереально – в Бутане, там их просто нет. Но в мусульманской стране мы впервые шли в православный храм.

В статье Википедии об этой церкви сказано, что домовой храм в честь Успения был основан в Касабланке русскими эмигрантами, а сама церковь построена в 50-х годах. Красной линией в статье следовал мотив – отсутствие священников, то есть они были, но эпизодически, и периодами их просто не было, так что в храме читали молитвы миряне, храм сдавался в аренду православной семье с целью сохранения, отдавался под офис ООН по делам беженцев.

Все это я прочитала прежде, чем отправиться на поиски храма. Хотя адрес у нас был на руках, получились именно поиски. Наш таксист никак не мог найти нужный адрес. Он кружил по одному и тому же квадрату, останавливался, спрашивал кого-то и, пожав плечами, ехал дальше. Наконец нашел…

Это были ворота на углу улицы, наглухо закрытые, за ними не было видно храма, но адрес был тот. Мы разочарованно смотрели на закрытые ворота, потолкали их – они не поддавались. Было обидно, таксист еще не уехал и ждал чего-то – наверное, нужно было ехать обратно. Тогда я отчаянно постучала в ворота, потом мы повернулись и пошли к машине. А за нашими спинами раздался скрип, и калитка в воротах открылась. Открыл ворота смуглый человек, посмотрел на нас и указал рукой вглубь двора. Там, прижавшись к углу большого здания, стояла маленькая церковь. Она показалась нам намного меньше по размеру, чем на фотографиях, но так часто бывает. Мы перекрестились и вошли.

Шла вечерняя служба. В небольшом храме было немного людей. Это удивило, вспомнились православные церкви в Европе, где на субботних и воскресных службах народу бывает очень много. Уехав из родной страны, даже не очень религиозные наши соотечественники стремятся в храм, как на остров родной земли. Люди в храме Касабланки были в основном наши, но было несколько человек явно неевропейской внешности. Священник служил проникновенно. Чувствовалось, что этот приход – маленькая община, семья.

В конце вечерни началась исповедь, на нее неспешно и спокойно выстроились в очередь почти все люди, бывшие в храме. Священник говорил с каждым долго, под епитрахилью часто проходил именно диалог, что мне очень понравилось, и я решила пойти на исповедь вместе со всеми.

Дома как-то все бегом, и на службе стою урывками с детьми, да и без детей – чего лукавить, и на исповедь по-быстрому с грустным списком раз за разом из года в год повторяющихся грехов… Но оказалось, что в рабочей поездке в свободное время ты имеешь редкую возможность принадлежать себе, не бежать домой, а пробыть в храме столько, сколько будет нужно. В итоге получились и исповедь, и разговор.

– Можно я задам вопросы? – спросила я после того, как назвала грехи. – А то у меня не очень часто это получается.

– Вы откуда?

– Из Крыма.

– А что, в Крыму некому задать вопросы? Священников мало?

– Нет-нет… У нас хорошие священники, очень! Просто… – я замялась. – Просто я нерадивая какая-то… Осмыслить что-то у меня получается в поездках, поэтому я рада, что оказалась здесь.

И я задала свои вопросы священнику в Касабланке. Мне были даны очень хорошие ответы на очень волнующие меня вопросы.

Я спросила его о войне, о том, что страшно рожать детей, когда столько опасностей.

– Знаете, – ответил мне батюшка, которого зовут отец Максим. – Здесь, в Марокко, быть православным священником не очень просто, в том смысле, что небезопасно. И с каждым годом это «небезопасно» усиливается. Я вообще живу не в Касабланке, а в Рабате, там мой храм, а раз в месяц служу в одном из городов Марокко. Вот сегодня, в канун праздника жен-мироносиц, служу здесь, в Касабланке, и завтра буду. Так вот, мы с матушкой живем тут, жизнь непростая, а у меня родился сын! После трех дочек – сын! Ему почти год, и какая это радость!

Эта радость была написана на лице священника, он просто светиться начал в этот момент.

– Понимаете, здесь мы как бы на острие ножа, если можно так сказать. А у меня родился сын, четвертый наш ребенок! И все «а вдруг» меркнут перед этой радостью. Вот я сказал себе, если бы думал об опасностях, о войнах и отказал себе в бесконечной радости видеть глазки моего сына, слышать его смех – как бы это было глупо. А вдруг не будет никакой войны? Ведь этого никто не знает наверняка – что будет и чего не будет, понимаете? Не будет войны, жизнь станет безопасной – а сына мы не родили. Как так? Не лишайте себя этой радости…

Были заданы другие вопросы, получены замечательные, очень в точку ответы. Последний мой вопрос был: «Батюшка,  почему мне тяжело? Почему бывает просто плохо, хотя у меня все в порядке и грех жаловаться?»

– А вы пирсинг с брови снимите…

Как?! Мой пирсинг?! Который ношу двенадцать лет и не снимаю никогда, кроме как на причастие и на роды? Который никто не мог меня уговорить снять – ни родители, ни священники дома, ни замечания в монастырях? Как я могу снять мой замечательный пирсинг из трех красивых сережек-рыбок, так выделяющий меня на фотографиях, мой протест «комплексу правильности», мой сближающий фактор в беседах с молодыми ребятами, так помогший мне, когда я волонтером ходила по училищам с лекциями против абортов. Потом, став медийным персонажем «из телевизора», считала очень хорошим сочетанием декларирование своей принадлежности к православию с современным внешним видом в виде необычного пирсинга – трех дырочек над левой бровью в ряд. Мне было спокойно и хорошо с ним. И тут – снимите!

Но после разговора с этим священником я почему-то не могла не послушаться – он как-то очень искренне и по-настоящему говорил со мной, поэтому в его словах чувствовался дружеский, теплый совет, и совсем не нравоучение. И я сказала, не веря, что говорю это: «Хорошо, попробую».

Стало как-то свежо в голове после этой исповеди. Служба закончилась, и мы собрались уходить.

Во дворе храма, в маленьком зеленом садике, поставили длинный стол, состоящий из нескольких столов, дымился чайник, пахло кофе, на столе стояли сладости и фрукты.

«Наверное, какой-то праздник у кого-то из прихожан», – подумали мы и поспешили уйти, чтобы не мешать – ведь за столом собралась семья, а мы были чужие, в первый раз заглянувшие сюда люди. Но нас остановил отец Максим и пригласил к столу. Мы неловко присели с краю. Вокруг царило радостное оживление, кто-то доставал из сумки пачки с печеньем, кто-то нарезал принесенный шоколадный кекс, шуршали обертками конфеты, в пластиковые стаканчики наливали чай и кофе из кофейника.

– А мы ничего не принесли… – сказали мы.

– Зачем? – удивились за столом. – Здесь достаточно всего, угощайтесь.

– У вас сегодня праздник? – спросила я у женщины, сидевшей рядом.

– Отец Максим приехал – это праздник. Он служит в Касабланке только раз в месяц…

– Представляешь, – сказала я мужу, – как нам повезло, что служба была именно в эти выходные!

Пришел батюшка, за столом сидела большая многонациональная и разноязычная семья. Напротив меня – семья дипломатов, справа несколько франкоговорящих мужчин и женщин, среди них красивая смуглая кудрявая девушка, тоже говорившая по-французски, напротив – мужчина арабской внешности.

– Познакомьтесь с Софи, – посоветовал отец Максим. – Она говорит по-английски.

– Привет, – сказала я кудрявой девушке. – Я – Ксения, а это – Игорь.

– Софи, – улыбнулась она.

Мы сразу подружились, и она пересела поближе к нам.

– Вы откуда? Из Крыма? Здорово! Как у вас дела? Какие у вас храмы? Я очень люблю храмы. Вообще-то я армянка, но мои предки бежали в Ливан во время турецкого геноцида армян, мы недавно переехали в Касабланку из Бейрута, но я всегда помню свои корни! – говорила она, сверкая глазами.

– Вот, – она подняла с пола свой рюкзак и повернула к нам – на нем был нашит большой флаг Армении. – Вы сюда надолго? Хотите, я вам завтра все здесь покажу, хотите – к океану съездим?

– Отличная идея, если у тебя есть время, – ответила я.

– Конечно, есть! После службы. Вы же на службу придете? После службы и поедем – я свободна. Мне на занятия в понедельник, я на втором курсе учусь.

Мы просидели и проговорили за столом больше часа, а потом вместе с Софи поехали в отель.

– А пойдем к нам «Евровидение» смотреть, – предложила я. – Сегодня финал.

– А что это?

– Ну, это такой конкурс… – замялась я, впервые в жизни встретив человека, которому нужно было объяснять, что такое «Евровидение». – Там жители Европы… ну не только Европы… песни поют. Потом все голосуют и выбирают победителя.

– Здорово. А Армения тоже участвует?

– Да.

– Тогда пойдем смотреть.

Мы пришли в отель, включили телевизор на выступлении последней участницы. Это была представительница Армении, к великой радости Софи.

Потом была реклама, мы предложили нашей гостье чаю, а она вдруг замерла, глядя на стену над нашей кроватью.

– Это что, ваши иконы? – спросила она, увидев над кроватью поставленные на планку в изголовье наши бумажные иконки, которые я всегда беру в поездки: Пресвятой Богородицы, преподобномученицы Елизаветы Фёдоровны и преподобного Серафима Саровского. В ее голосе был детский восторг.

– Конечно. А у тебя нет икон?

– Здесь нигде их не купить…

– Забирай! У меня дома еще есть такие же.

Я сняла иконы с планки и отдала Софи.

– Спасибо! – она посмотрела на иконы и положила их в нагрудный карман. – Когда ты вернешься сюда, привези мне еще иконы, пожалуйста… И флаг Православной армии.

– Чего флаг?

– Православной армии. Ты что, не вступила в Православную армию?! Я вступила. Только у меня флага нет, но в России их полно.

– Никогда не слышала…

Позже я узнала, что есть такое интернет-сообщество «Православная армия».

– На другой день с утра мы были на литургии, потом снова была общая трапеза в тени деревьев маленького церковного сада за закрытыми воротами. Приехала матушка Вера, жена отца Максима, – тоненькая, вся какая-то светящаяся молодая женщина, и их четверо детей. Девочки спели для всех сидящих за трапезой несколько красивых песнопений о женах-мироносицах, матушка дирижировала им, сидя с малышом на руках, и подпевала. Она очень хорошо пела, на литургии пела сама и была регентом у певчих.

– Father Maxim, – обратилась Софи к священнику. – I am going to show them Greek church and Catholic church, so we are leaving (Отец Максим, я хочу показать ребятам греческую церковь и католическую церковь, так что мы уже уходим).

Отец Максим благословил Софи, и было похоже, что отец благословляет дочь. Благословил и тепло попрощался с нами, и мы вышли в жаркий марокканский день из тени сада.

– Расскажи о своей семье, – попросила я Софи.

– У меня хорошая семья, – начала она. – Сейчас мама взяла на воспитание мальчика, он наш дальний родственник, остался сиротой. Еще у меня был брат Илья, его убили террористы.

– Как?!

– Мы жили тогда в Ливане, это было года два назад… Он поехал волонтером Красного Креста в Ирак и работал там в лагере помощи, а потом на лагерь напали боевики ИГИЛ и взяли всех в плен. Они сказали брату: “Ты молодой, прими ислам, и мы тебя отпустим. Он отказался, и они отрезали ему голову. После этого наша семья переехала в Марокко.

Я молчала, как громом пораженная, и даже не сразу перевела Игорю сказанное.

– Получается, твой брат принял смерть за Христа?

– Да. Я очень горжусь им! Я молодая и выгляжу легкомысленной, но я знаю, что если бы передо мной встал выбор, я бы отдала жизнь за Бога.

Как часто я читала в житиях святых эти фразы: «мечтал пострадать за Христа», «пролил кровь за Христа», это было хрестоматийно и знакомо, это… стало привычно – читать об этом. В детстве я очень боялась такого выбора, была уверена, что это страшно, когда говорят: «Твоя вера или твоя жизнь». Потому что умирать не хотелось совсем, а веру предать, ясное дело, нельзя; поэтому я всегда молилась, чтобы Господь был милостив и не ставил меня перед таким выбором. Вырастая, я начинала иногда по-другому читать жития мучеников, меня цепляли фразы: «Был рад и хвалил Бога, страдая». Думала: они ведь не зря хвалили. Но все равно надеялась, что этот выбор в жизни меня минует. А в тот день… я вживую видела человека, который сказал, что готов пострадать за Христа. Это не был монах или сформировавшийся, зрелый человек; это была девчонка, студентка, в короткой юбке, обычная девушка. Она не позировала, она очень естественно это говорила. Тогда я поняла, что мне так понравилось в прихожанах Успенского храма: их вера, их любовь к своему батюшке и то, как они держались за церковь, было похоже на книги о раннем христианстве. А эта Софи…

– Но здесь же нет ИГИЛ, так что в Марокко тебе ничего не угрожает, – сказал Игорь, а я перевела.

– О, здесь нет террористов, – засмеялась она. – Это прекрасно. Но здесь все непросто. Сейчас я покажу вам католический собор, я хожу туда иногда – не молиться, а просто, когда скучаю по церкви, а наша закрыта. Там на входе полицейские. Если ты внешне похож на марокканца, они потребуют твой паспорт. У вас не потребуют – вы европейцы. А я похожа на марокканку. И всегда беру с собой паспорт, у меня паспорт Ливана. Поэтому могу входить в церкви.

– А что будет, если марокканец пойдет в церковь?

– Его не впустят полицейские. Такие законы. Многие марокканцы хотели бы креститься, но если они это сделают, у них могут быть неприятности. Поэтому те, кто хочет креститься, уезжают в другие страны и крестятся, а возвращаются тайными христианами. Но здесь они все равно не могут прийти в церковь.

Мы подошли к остановке трамвая. Трамвай пришел полный, и мы еле втиснулись.

– А я не боюсь, – весело сказала Софи и вытащила нательный крестик, повесив его поверх футболки. – Меня за это в полицию сейчас могут забрать. Серьезно. Но я не боюсь!

– Ты что, спрячь, – испугалась я, оглядываясь по сторонам. На нас покосились несколько молодых парней, стоявших рядом.

– А чего мне стесняться? Христа стесняться? Христос для меня – всё.

В этом не было позы, совсем не было. Может быть, немного юношеского максимализма. Вспомнились мои страхи о выборе, стало стыдно.

Доехали, к счастью, без происшествий. У большого католического собора, построенного французами в колониальный период, действительно, стояли автоматчики. Софи показала им паспорт, мы прошли так. Внутри было прохладно и хорошо после жаркой улицы. Месса уже закончилась, но народу было много. Софи поздоровалась с молодыми чернокожими ребятами и сказала нам, что сейчас будет репетиция у хора.

– Здесь меня знают, – сказал она, когда мы вышли на улицу. Я прихожу сюда, когда наш храм закрыт, – ведь у нас служба бывает раз в месяц. Мама ездит по воскресеньям в Рабат на службу. Я хожу в греческую церковь, а в будни захожу сюда. Конечно, я не участвую ни в чем, просто сижу, думаю о Боге… А у вас каждое воскресенье служба в храме?

– Да. У нас несколько храмов в нашем городке.

– Здо́рово! И везде есть служба в воскресенье?

– Да. И не только в воскресенье.

– Как? И в другие дни тоже?

–Да, в Николаевском соборе вообще каждый день служат.

– Каждый день?! Вот вы счастливые! Ты, наверное, каждый день ходишь в храм?

Мне стало очень стыдно, и я закашлялась. Врать не хотелось, а сказать этой девочке, что я и в воскресенье приезжаю с детьми к концу службы, просто не смогла.

Я обратила внимание на тоненький полиэтиленовый пакетик в руках нашей спутницы. В нем лежала какая-то небольшая, но толстая книга.

– А это что у тебя?

– Евангелие. На французском, я на каждую службу беру. У нас отец Максим читает Евангелие на литургии на церковнославянском и на французском, а я слежу по тексту. А Апостол по-гречески или по-французски читает Мирей, она – гречанка.

Софи так естественно ходила с этим пакетиком, по-детски радостно размахивая им. Мы пришли в греческую церковь, она была уже закрыта, но мы позвонили, и нам открыли. Церковь была побольше нашей и побогаче убранная. Мы приложились к иконам и пошли на трамвай.

– Поехали к океану. Ехать до конечной, но зато скоро трамвай опустеет, и мы сядем.

Так и получилось. Ехали молча, мы смотрели в окно на пробегающие пейзажи. Софи достала из пакетика Евангелие и читала его. Так доехали до конечной, пришли на пляж, и я впервые искупалась в Атлантическом океане.

У отеля я обняла Софи и долго не хотела отпускать.

– Пока, – сказала Софи. – Привезите мне иконы, флаг Православной армии и… футболку с Путиным.

Ночью мы летели домой. Я возвращалась в родной город другим человеком.

Ксения Симонова, г. Евпатория