‒ Батюшка, вы неоднократно высказывали мысль о том, что современному человеку жизнь нужно выстраивать по Евангелию. Насколько это возможно в современном мире, почему именно современному человеку нужно выстраивать жизнь по Евангелию и как реально человеку жить по Евангелию, с чего начать?

‒ Современному человеку так же невозможно жить по Евангелию, как и апостолам Христа. Как мы видим даже из самого текста Евангелия, Христос постоянно укоряет своих ближайших учеников в том, что они непонятливы, что они маловерны, что они не слышат и не хотят слышать, говорит о том, что у них сердце окаменелое. И апостолы спрашивают Христа: Кто же может спастись? (Мф. 19, 25). А Спаситель говорит им, что людям это невозможно. И, действительно, когда мы, к примеру, читаем слова Христа о любви к врагам своим, к тем, кто нам чужд, кто нам не близок, то мы понимаем, что по-человечески это исполнить совершенно невозможно, но Христос поясняет: человекам это невозможно, но не Богу, ибо все возможно Богу (Мк. 10, 27).

Человек понимает, что он не способен жить по Евангелию, но жить без Евангелия тоже не может. Тогда он оказывается подобным апостолу Петру, который говорит: к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни (Ин. 6, 68). И идет за Христом. Также и современный человек. У него ничего не получается, он ничего не понимает, но Христос ведет его за Собой, как он вел Своих апостолов. В итоге все они стали не только настоящими учениками Христа, но всему миру возвестили Евангелие, и, благодаря им, этот мир стал другим. И до сих пор, несмотря на то, что мир живет в отступничестве от Евангелия, забывает Евангелие, закрывает для себя Евангелие, он все равно несет на себе след слова Божия, которое уже неистребимо в этом мире.

А почему мы говорим о современном человеке? Зачем же нам говорить о тех, кто уже прошел свой путь, или о тех, кому он еще предстоит? Мы живем все сейчас, а слово Божие нам говорит, что Христос и вчера и сегодня Тот же Самый. Поэтому как ни тяжело нам, а надо жить по Евангелию, без Христа нам никуда.

‒ Когда к вам как к священнику приходит человек, который эту немощь в себе открыл, что Вы ему говорите?

‒ Я говорю то, что я понял сам для себя: Евангелие обращено лично ко мне. Когда я читаю Евангелие, я понимаю, что эти слова Христос говорит не только апостолу Петру, не только апостолу Иоанну, не только жене грешнице, не только фарисеям, а мне говорит здесь и сейчас. Когда Христос говорит апостолу Петру: «Иди ко Мне по воде», ‒ это не значит, что слова эти сказаны 2000 лет назад великому апостолу. Это сказано сейчас и тебе, если твое сердце на это отозвалось. И тебе, как некогда апостолу Петру, страшно; ты начинаешь утопать, но слышишь тот же голоc: Маловерный, зачем ты усомнился? (Мф. 14, 31). И понимаешь, что Господь в любой момент готов протянуть тебе руку.

‒ Какая Евангельская притча, на Ваш взгляд, самая поучительная?

‒ Для меня самые поучительные и пронзающие слова о кресте. Это слова: Кто хочет идти за Мною… (Мк. 8, 34). Когда я служу и когда заново открываю этот текст, то каждый раз как-то по-новому их слышу. Мне всегда страшно их слышать, и я понимаю, что это ‒ правда и без этого никуда. Для меня это ‒ центр Евангелия. А самая любимая притча ‒ о блудном сыне.

‒ Почему Евангелие всегда звучит по-новому? 2000 лет оно звучит для каждого человека по-новому. Почему мы постоянно находим в нем новые смыслы?

‒ К сожалению, оно не для всех звучит по-новому. Очень многие христиане относятся к чтению Евангелия как к одной из форм исполнения своего поденного правила, и к самому правилу относятся не как к молитве, а как к вычитыванию. Люди не молятся, а вычитывают, не участвуют в богослужении, а выстаивают его. В правиле христианина есть глава Евангелия, две главы Апостола. Прочел человек главу Евангелия и две главы Апостола ‒ и ничего не нашел. Прочел не для себя, а просто потому, что надо поставить крестик или галочку в своем поденном труде по принципу: «Я отчитался перед Тобой, Господи, и теперь я от Тебя свободен и могу заняться своими делами». А тому человеку, который читает Евангелие иначе, ему, наверное, и не надо читать его ежедневно. Бывает так, что человек прочел Евангелие ‒ и насытился словом. В нем живет то слово, которое он воспринял, и пока он с этим не справится, не переживет его для себя, ему дальше читать Евангелие невозможно, потому что он должен с этим пока еще жить. Вот в этом случае чтение Евангелия становится для человека хлебом насущным. Сказано ведь: не хлебом единым будет жить, а всяким словом Божиим. Слово Божие становится для человека живительным словом. Причем оно оживляет не только как глоток свежей воды, когда мы жаждем, но оживляет иным образом. Человек в состоянии паралича почти мертвый, его тело не чувствует ничего, и, когда человек оживает от паралича, первое, что он чувствует, ‒ это боль. Вот и через Евангелие человек начинает чувствовать пронзительность слова, которое входит в него, как меч обоюдоострый. И это есть знак жизни, знак оживления. К этому надо стремиться, об этом надо Бога молить; должно быть горячее желание самого человека услышать Бога.

‒ Мне очень понравился рассказ об одном алтарнике, который, прочитав эпизод про исцеление прокаженного, задумался над тем, что прокаженный ведь лежал и Господу надо было наклониться к нему, чтобы исцелить. С каким вниманием было прочитано Евангелие, какое живое, сочувствующее сердце у этого алтарника!

‒  Да, вся наша жизнь ‒ продолжение Евангелия. Евангелие начинается с замечательных слов: «Книга родства Господа нашего Иисуса Христа». И потом, в Апокалипсисе, в последней книге Нового Завета, говорится о книге жизни. Это та же самая книга родства, в которую ангел вписывает имена верных Христу. В первой книге записаны все поколения, от которых произошел Христос. Во вторую книгу вписаны те, которые продолжили свою жизнь Евангелием. Мы, христиане, даже не задумываемся о том, что, если живем по-настоящему, это значит, что мы пишем Евангелие дальше своей жизнью. Как святые писали его своей жизнью, как преподобный Серафим, новомученники… Нам дана та же возможность какую-то строчку вписать в Евангелие и остаться в этой книге навсегда.

‒ Апокалипсиса люди ждут с ужасом, но это же будет второе пришествие Господа! Мы должны бояться или ждать второго пришествия?

‒ Каждый день мы молимся, чтобы оно поскорей к нам пришло: «Да приидет Царствие Твое». В молитве «Отче наш» мы по несколько раз в день призываем Царствие Небесное. Я не думаю, что христиане первых времен как-то иначе относились ко второму пришествию, чем это положено нам. Более того, они призывали второе пришествие, чтобы оно как можно быстрее пришло, а царства антихриста они не боялись, потому что четко осознавали, что уже живут в царстве антихриста.

Второе пришествие – это пришествие Христа, а не пришествие антихриста. Мы, христиане, совершенно об этом забываем по одной простой причине: потому что Христос не является центром нашей жизни. Если бы Христос по-настоящему был центром жизни каждого человека, мы бы всегда ждали Христа и никогда бы не боялись никакого антихриста, потому что за время существования нашей Церкви сотни тысяч антихристов прошло и еще сколько-то пройдет, это неважно. Как пишет апостол, каждый, кто не исповедует Христа, несет в себе дух антихриста.

Ждать Христа ‒ значит всегда находиться в Его присутствии, все время о Нем помнить, все время Его желать, вожделеть, помышлять о Нем Едином. Мы ‒ члены Церкви, но мы совершенно забываем, Кто самый ценный. Это ‒ Господь наш Иисус Христос. Когда для христианина это не становится очевидным, когда на место Христа встают, может быть, очень важные идеологические, политические амбиции, какая-то иная идея, другая идеология, похожая на христианскую, но не сам Христос, тогда есть опасность, что что-то может стать больше и важнее для нас, чем сам Христос.

В последнее время, слово «православный» употребляется гораздо чаще, чем «христианин». Люди забывают, что православный ‒ это христианин, прежде всего. «Православный христианин» ‒ эти два слова, которые одно без другого жить не могут. Я как священник спрашиваю приходящего в церковь человека, который хочет крестить своих детей, почему он хочет их крестить? И слышу в ответ: «Потому что я православный». ‒  «А вы читали когда-нибудь Евангелие?» – «Нет, а зачем?» – «Потому что вы ‒ православный». Люди забывают, что надо, прежде всего, быть православным христианином, а не просто православным. Когда для нас «православный христианин» станет единым понятием, когда Христос будет в самом центре, тогда никакой антихрист нам не страшен.

‒ Если в самих верующих не живет дар веры, если они говорят о любви и в то же время ненавидят, если говорят о праведности и живут той же мелкой суетой, как и неправославные христиане, если, призывая к вышним, погружены в низменное, то очень трудно этот дар веры в себе сохранить тем людям, которые видят таких христиан. Когда Вы как пастырь сталкиваетесь с таким испытанием веры в человеке, какой совет можете дать ему?

‒ Если бы я сам был идеалом для подражания, то мог бы сказать: «Смотрите на меня». Но так я сказать не могу, и я хорошо понимаю, будучи сам человеком несовершенным, что самое плохое, что есть в нашей Церкви, ‒ это мы сами. Действительно, мы такие, но мы начали этот путь, мы пришли в церковь и хотели бы чему-то научиться. Любить ‒ это труд, и он очень тяжелый. И сколько раз ты будешь падать и набивать синяки, сколько раз ты будешь изнемогать на этом пути, не знает никто, но кто этим путем идет, тот обязательно приобретет.

Можно быть очень удобным человеком, ничего не делающим и никого не обижающим. Об этом нам тоже рассказано в Евангелии: это притча о человеке, который закопал свой талант. Не все же умеют обращаться с замечательными талантами, в большинстве своем мы не умеем. Но Господь дает дар веры нам всем, каждому! Кому-то дает один талант, кому-то три, кому-то десять вручает; кто-то прекрасно может употребить эти таланты, как наши святые, и возрастить их, но в большинстве своем мы все, которым также вручен талант веры, вкладываем его в предприятия неприбыльные, которые разоряются. Но мы все равно рискуем, мы не закапываем свой талант; а если у нас не получается, мы готовы принести потом покаяние и сказать: «Господи, ты нам дал этот талант, мы его растратили, мы ничего тебе не принесли». Но за это Он не судит. Он судит за то, что нам было дано, а мы даже не попробовали это использовать, потому что испугались жить по вере, испугались жить по Евангелию.

‒ Почему люди боятся жить по вере?

‒ Жить по вере неудобно. Это некомфортно, у тебя нет никаких гарантий, ты не можешь ни на что опереться, кроме как на Самого Бога, тебе не за что себя хвалить, ты ощущаешь, что ты все время проигрываешь, что у тебя дырявые карманы. А как удобно считать себя хорошим, добрым, исполняющим человеческие правила! Как приятно быть милыми и приятными во всех отношениях людьми! Но этот мир рано или поздно рушится, и человек часто спрашивает: «За что? Почему этот мир рушится?» Он все время находится в претензии не к себе, а к другим и к Богу. А человек, который живет в вере, всегда находится в глубоком покое, в уверенности, о которой апостол Павел говорит: уверенность в невидимом (Евр. 11, 1).

‒ Замечательно выразил это, сидя в тюрьме, священномученик Вениамин Петроградский: «Я спокоен и радостен, как всегда». Вот такая вера должна быть?

‒ Да. Потому что человек, который держится за Бога, знает, что Он тебя не подведет.

‒ Когда Вы говорили «жить по вере неудобно», Вы имели в виду, что церковь не имеет права быть благополучной?

‒ Да, именно это. Церковь может жить в мире, покое, и об этом мы молимся всегда: о благостоянии святых Божиих церквей, о временех мирных. Но мы не можем себе позволить сытого благополучия, мы должны быть все время на сквозняке, мы все время в пути, мы ‒ те, которые не стоят на месте. Внутренний мир и внутреннее благоустроение, благое состояние ‒ это одно, а пребывание в мягких перинах ‒ это совсем другое.

‒ Почему мы должны так жить?

‒ Потому что мы взыскуем града грядущего и не имеем здесь пребывающего града, здесь мы ‒ странники и пришельцы. У нас есть иное отечество, и тот, кто это отечество встретил в своем сердце, тот уже, как благой болезнью заразился, «Христовою любовию уязвився, преподобне», ‒ поется в кондаке преподобного Сергия, то есть поранился. Благополучие делает человека защищенным от Божественного проникновения, а любовь входит в человека через отверстую рану. Поэтому христиане всегда очень открытые люди, они первые принимают удар этого мира, с одной стороны; с другой стороны, они всегда открыты для любого человека, они готовы в любом увидеть человека, увидеть Христа. По-другому у нас не должно получатся, иначе мы не христиане.

‒ Господь пообещал своим ученикам прислать Утешителя. Что значит это Божественное имя «Утешитель»?

‒ Это имя любви. Таинство Святой Троицы всегда раскрывается в любви. Христос говорит на Тайной вечери в молитве к Небесному Отцу: «Я имя Твое открыл людям». Мы думаем, какое же имя открыл? Вот это имя открыл: «Отец». Бог ‒ это не господин, не властелин, не сила, не мощь, не разум, не богатство, хотя это присуще Богу, но имя Его иное. Он – любящий Отец, Который Сына Своего Единородного отдал за этот мир, не пожалел ради этой любви. Бог – Отец, Которого нам надо полюбить всем своим сердцем, всем своим помышлением, потому что именно отеческая любовь, покрывающая все, так нам необходима. Сын – это имя любви, которое дает возможность каждому из нас через Христа стать сыном, через Его любовь к Отцу и Его любовь к нам. Он называет нас братьями, друзьями своими. Это открытие любви нам дарует и Дух Святой: Он ‒ Утешитель, Который приходит каждого из нас покрыть ласковой, нежной, материнской любовью. По-гречески «пневма» ‒ дух ‒ женского рода, утешающий, ласкающий. Мне кажется, нам надо всем воспринять это для себя: такую радостную любовь.

‒ Когда вы говорили о материнской любви, я сразу батюшку Серафима вспомнила. Как Вы думаете, что он привнес в нашу жизнь?

‒ Самое главное ‒ это дух радости христианской, которая в нашем мире за много столетий потускнела, и до сих пор мы, христиане, нерадостные люди в основном. Мы какие-то тускленькие, серенькие. Казалось бы, столько любви, столько радости, столько полноты нам дает Господь, а мы все никак не поймем, в чем эта радость. А преподобный Серафим этой радостью зажегся и этой радостью всех зажигал. Мне кажется, одно из самых главных евангельских свидетельств, которое нам преподобный оставил, ‒ это свидетельство о вере радости.

Дивеевская обитель