– Посмотри, какой он маленький и голодный, давай оставим его у нас, – просила сестра. Я стоял рядом и держал в руках котенка, который только недавно открыл глаза.

– А куда мы Базьку денем? – спрашивала мама.

– Никуда. Будут жить вместе. Он станет ему папой, – отвечала Валюша.

Мама вздыхала. Мы с сестрой смотрели на нее так, словно нам только что показали игрушку, но играть пока не велят.

– Тогда придется Базилио уйти жить на улицу, – шла на хитрость мама.

– Ничего, – заявляла Валюшка, – он не пропадёт.

– И тебе его не будет жалко?

Валя молчала. Я постарше сестренки и знаю, что никуда Базьку не выгонят. Ага, так он и ушел.

– Не будет, – утверждал я.

Котенка оставляли до поры до времени. И пока мы с сестрой по очереди тискали и кормили живую игрушку, мама размышляла, кому бы его отдать. Как правило, долго котята у нас не задерживались. Но на смену одним приходили другие. И мы все так же упрашивали маму оставить дрожащий пушистый комочек у нас. Не представляли, как можно такого кроху бросить одного на холоде и под дождем. Мама понимала это, но знала и то, что, если каждый раз поддаваться нашим уговорам, квартира в скором времени превратится в звериный приют. И потому котят всегда оставляли до первого хозяина, который, правда, появляться не спешил.

Из всех котов, что у нас жили, мне хорошо запомнились Базилио и Васька. Базилио прожил с нами семь лет. Любимец отца. Папка любил кошек. Когда вечерами смотрел телевизор, Базилио всегда лежал рядом. Стоило отцу уйти на кухню, как кот отправлялся следом. Раздавалось громкое просящее мяуканье. Иногда слышался папин крик:

— На! На! Когда же ты лопнешь.

Наш кот имел одну странную привычку: он постоянно хотел есть. Сколько ему ни дай, все мало. Уже и не хочет, а все равно орет. От меня всегда получал тапкой. Только отец шел на поводу у избалованного Базьки. Но и он иногда срывался и кричал на наглую кошачью морду.

А вот кота Ваську я любил. Он был такой же полосатый, как и Базилио, только не ленивый. Васька был грозой птиц. Ловко карабкался по деревьям, быстро бегал и умело охотился на голубей и воробьев. Любил подраться. Всех котов побил в нашем дворе. Забегал и в чужие дворы схлестнуться с местными котами. Мальчишки прогоняли его то палками, то камнями, но он все равно забегал в их дворы и хозяйничал. Я уважал Ваську.

– Эх, Васёк, Васёк, не умрешь ты своей смертью, – говорила бабушка.

Мама забинтовывала побитому хулигану лапы, мазала зелёнкой уши, лоб и соглашалась с бабушкой.

Бывало, и в нашем дворе доставалось ему от соседей. Поймает голубя, распотрошит – одни перья кругом. Кому это понравится? Особенно доставалось ему от старика Василия, который часто мешал охоте. Заприметит кота, крадущегося к воробьям, что беззаботно трепыхаются в пыли, щелкнет кнутом: Васька – в одну сторону, птицы – в другую.

– Чаво глазами рыщешь? – спрашивал меня дядя Вася. – Разбойника свово любимого потерял? Не ишшы. В крапиве он.

– Как?

– Так. Сколь раз говорил, будет озорничать, пришибу.

Я заглядывал в крапиву, обжигался, топтал ногами жгучую траву и никого не находил.

– Нету? – ухмылялся дядя Вася. – Ничё. Не сёдня, завтра там будет. Ушибу чем-нибудь.

– Только попробуй.

– Поговори мне ишо. Заступничек нашелся. Я ему за голубя… Божью птицу губит.

– А чего они здесь разлетались?

– Ишь ты! Тебя забыли спросить. Мал ишо так рассуждать.

Старик присаживался на лавку, поправлял кепку, смотрел на меня добрыми глазами.

– Зачем кота Васькой назвал? Рази можно животному имя человечье давать? Антоном, небось, не кличешь. А чаво? Вышел из дому и кричи, чтоб все слышали: «Антошка! Антошка!» А я посмеюсь.

Дядя Вася, шутя, бранился. Я, молча, отмахивался. Любил он порой без злобы за что-нибудь меня проучить. Я тоже говорил в ответ что-нибудь умное. Дядя Вася для виду сердился, щурил глаза, но уголки губ улыбались. Но так бывало не всегда. Если случалось где набедокурить, тут уж держись. Мог и по спине огреть. Старик не был злым, но озорства не терпел. Только вот кто не озорует мальчишкой? Но дяде Васе это не объяснишь.

Был он большим тружеником. С раннего утра и до позднего вечера чем-нибудь занимался. Небольшого роста, в закатанной по локоть зеленой рубахе и синем трико. Во время работы на руках его взбухали толстые вены. Очки, которые он надевал, когда что-нибудь делал, крепились обычной резинкой. Во дворе, перегородив небольшой участок забором под огород, трудилась его супруга – тетя Нина. За деревянным общим туалетом стоял их хлев с огромными сушилами наверху. Живность у дяди Васи имелась. Свиньи, козы, овцы, куры и даже теленок, которого он выгонял поутру и привязывал к иве. Коз и овец пас, а чтобы те не разбегались кто куда, у дяди Васи висел на плече настоящий пастуший кнут. Щелкнет – аж в ушах звенит. Тут поневоле по струнке заходишь. Я тоже научился бить кнутом. И даже неплохо выходило. Но не сразу он стал меня слушаться. Бывало, махнешь разок – как розгой ударил по земле. Полоса длиннющая.

– Кто так бьет? – говорил дядя Вася. – Выше задирай. Сильней лупи.

И я лупил. Старался как можно резче хлестануть о землю. Но ничего не получалось.

– Э-э, – качал головой дядя Вася. – Это не со старшими пререкаться. Гляди суда!

Дядя Вася брал кнут. Тот оживал в его крепкой руке и вытворял чудеса. И со спины, и сбоку щелкал по земле и, не касаясь ее, над головой разрезал воздух. Только пыль клубилась у ног. Я восхищался и с завистью смотрел на волшебные руки старика.

– Ну, чаво здесь сложного? Дурак и тот смогёт.

Мне было обидно. Раз уж дурак сможет, то почему у меня не выходит? Я брал кнут и пробовал снова. Ничего не получалось. Дядя Вася посмеивался:

– Руки, они ить тоже не только из плеч растут.

Я сердился и всеми силами хотел доказать, что ничем не хуже. Обида душила, слезы наворачивались на глаза, рука уставала. И вот, когда я готов был уже сдаться, раздался долгожданный щелчок. Сердце мое дрогнуло. Я оглянулся. Дядя Вася одобрительно кивнул. Я расплылся в улыбке. Попробовал снова – не получилось. Но теперь-то я не отчаивался – знал, дело пойдет. И правда, ничуть не хуже научился потом. Так же умело хлестал, рассекая воздух и пыль поднимая столбом.

Рано утром дядя Вася уходил косить траву к парку Победы, что располагался неподалеку от нашего дома, рядом с храмом. Под вспотевшей рубахой играло красное, жилистое его тело. Он любил работу, и работа его любила. Всё в его маленьких скрюченных ладонях оживало и работало, как часы, – будь то пассатижи, наждак, топор или коса. Умел всё. Затем на самодельной тачанке привозил скошенную траву во двор и расстилал для сушки возле своего гаража.

Мы, детвора, любили во что-нибудь поиграть и подурачиться. Одной из забавных игр была игра «двенадцать палочек». Смысл ее был таков: на какое-нибудь полено или кирпич клали доску и на один ее край укладывали двенадцать палочек. Разбивали. И пока тот, кто водит, собирает палочки, другие разбегаются, кто куда, и прячутся. Водящий начинает искать. И если даже найдет кого – не факт, что отыгрался и передал эстафету другому. Нужно еще первым успеть прибежать и разбить палочки, не забыв крикнуть имя того, кто будет водить. А бывало и такое: нашел водящий игрока, бежит с ним наперегонки к заветной доске, а там ее уже кто-нибудь разбил. И вновь собираешь палки, прикусив от обиды губу. Особенно любил так делать Санька Коробов. Убежит на другую сторону дома вместе со всеми, обежит его, спрячется у арки и выглядывает, пока ты не уйдешь. Вот и крутишься у доски, как встревоженная наседка. Только зазеваешься или отойдешь на минуту – бац! – собирай по-новому, Санька-негодник постарался. Исплюешься весь, пока водишь. Но тут неожиданно приходил на помощь дядя Вася. Несешься вдоль стены дома и сараев и нет-нет да угодишь туда, где у старика трава сушится. Заприметит дядя Вася озорство и давай хаять. И сразу каким-то новым азартом наполняется игра. Вроде бы тебя, как и прежде, ищет водящий, но в то же время опасно попасться на другой стороне дома сердитому старику. Как бы уже два игрока следят за каждым твоим неверным шагом.

Иногда дядя Вася ходил на реку удить рыбу и несколько раз брал меня с собой. Удочки были его. Я только выносил из дому ведро под улов, чем сильно веселил старика.

– Ты так всю рыбу изловишь, – подшучивал он.

Я улыбался и хвастался, что так оно и будет. На берегу Вичкинзы каждый устраивался, как ему удобно, насаживал на крючок червя и забрасывал леску. Поплавок лениво качался на легкой ряби воды. У меня не клевало. Поплавок мой только и делал, что привлекал какую-то одичавшую стрекозу. И, как я ее ни прогонял, она все равно возвращалась. По воде носились водомерки, и было любопытно наблюдать, как ловко они бегают и не тонут. У дяди Васи клевало, и он умело вылавливал темно-зеленых ротанчиков и серебристо-зеленых гольянов. Снимал с крючка и запускал в мое ведро, которое, не успев еще прийти, я наполнил речной водой.

– И как потом рыбу делить будем? – спрашивал я.

– Как и положено, – подмигивал дядя Вася. – Та, что побольше, моя.

Я понимал шутку, но все равно жаловался, что не клюет. Дядя Вася велел мне сменить червя и обязательно на него плюнуть.

– Ишшо! Не жалей, – подбадривал меня старик. А потом советовал забросить ближе к кустам, а еще лучше – в самую лунку лежавшей на дне покрышки.

Я так и сделал. И удача мне улыбнулась. Одного за другим я стал вылавливать ротанов. Но не любил я эту рыбу за то, что уж больно глубоко заглатывает она крючок. Дядя Вася огромными пальцами умеючи освобождал рыбину и бросал в ведро. Старик знал, где клюет хорошо и куда нужно закидывать леску, но я верил, что все это, благодаря плевкам.

Ведро наше потихоньку пополнялось хвостами. Даже парочка небольших окуньков попалась. Радости моей не было предела. Но каково же было мое удивление, когда, придя домой, дядя Вася отдал всю рыбу мне.

– Душой отдохнул, и то хорошо, – сказал он.

Теплой ночью любил старик заночевать на улице под открытым небом. Укладывался на деревянной лежанке, что сам смастерил когда-то, и укрывался какой-нибудь старой телогрейкой или одеялом. Иногда принимал немного на грудь и, вполголоса разговаривая сам с собой и любуясь звездным небом, погружался в сон.

Я хорошо помню то осеннее утро девяносто восьмого года. Ночью шел дождь. Опавшая желтая листва прилипала к сырому асфальту. Я, как обычно, еще полусонный, шагал в школу. А вернувшись, узнал, что дядя Вася умер.

Похороны прошли быстро и тихо. В первую очередь помянуть старика позвали детей. Потом поминали взрослые. Со временем живность, которую держал старик, пустили под нож. Некому стало обихаживать, привозить поутру на тачанке скошенную траву и стелить у гаража для просушки.

С уходом дяди Васи испарилась частичка чего-то старого и доброго из далекой жизни. А немного погодя все мы шагнули в двадцать первый век. И мое веселое детство незаметно перешло в полную мечтаний юность. Но я по-прежнему помнил старика, его упорство, прыткость, жизнелюбие. Долго еще многое напоминало о нем в нашем дворе. Всюду оставались поделки, сделанные золотыми руками простого трудящегося человека.

Антон  Лукин, с. Дивеево

На фотографии: дядя Вася – Василий Елизаров и автор рассказа в селе Дивееве во дворе дома № 7 по улице Советской, где когда-то они проживали. 1998 г.